Теперь моя очередь.
Он не ждет моего появления и, задумавшись, вряд ли слышит шаги, и я растерянно замираю посреди гостиной. И что делать? Пошуметь? Покашлять? Разбить вон ту вазу? Как заставить Велесова отвернуться от долбаного панорамного окна? Я вон даже в стекле отражаюсь, хоть рукой маши, но, кажется, у него закрыты глаза. И такая злость меня разбирает за его невнимание, что, не придумав ничего лучше, я швыряю в Велесова сумку.
Снаряд не сильно тяжелый, но набит крепко и летит замечательно. Красиво летит. Прямиком в широкую гордую спину. Велесов с глухим стуком бьется лбом в окно, роняет кружку и наконец оборачивается.
А глаза-то какие ошалелые… прямо как в ту ночь, когда он поймал меня на крыше.
— Я ухожу, — сообщаю я и мысленно показываю себе большой палец.
Отлично сказано. В меру равнодушно. Не очень вяжется с метанием сумок, но это мелочи.
Велесов делает несколько шагов вперед. Кажется, непроизвольно. Потом ловит себя на этом и застывает, будто в стену упирается. Кивает:
— Хорошо.
Я хмурюсь:
— Глеба будить не надо.
Еще несколько шагов ко мне. Теперь он совсем рядом.
— Такси вызвала?
— Нет, я так.
— Тогда разбужу. Похолодало. Тебе нельзя…
— Ладно, вызову, — перебиваю я.
И даже телефон достаю. Тыкаю пальцем в экран, якобы открываю приложение и подтверждаю адрес. Но даже подсветка не включается, и мне почему-то плевать, что мой блеф для Велесова не секрет.
— Ну все.
— Угу. — Он покачивается с пятки на носок, сует руки в карманы.
— Пока.
— Пока.
— Уйду же.
Он сжимает зубы и упрямо цедит:
— Давай.
— Уйду и не найдешь.
— Найду. Я тебя чувствую.
— Да? — Я заинтересованно склоняю голову.
— Да. Когда ты поблизости, у меня съезжает крыша.
И только теперь тиски, все эти недели терзавшие мое сердце, разжимаются. Я могу дышать. Думать могу нормально и о хорошем, а не о всякой ерунде. Съехавшая крыша — это правильно. Это на двоих.
— У меня теперь есть шрам. Как у настоящей киношной героини.
Велесов закрывает глаза, с шумом втягивает воздух.
— У меня теперь есть седина. Как у настоящего идиота, который чуть тебя не потерял.
Я подхожу вплотную, запускаю пальцы в его волосы. Седины не вижу, но это, может, из-за слез.
— Простишь меня? — шепчет он, не открывая глаз, и льнет к моей ладони.
— Давно простила. Ты зачем прятался?
— Думал, не хочешь видеть. Тебе нельзя нервничать, выздоравливать надо. Я ждал…
— Ждал… — повторяю эхом. — А я тебя все равно видела.
На руки меня подхватывают осторожно, как хрустальную. Если так и дальше пойдет, то сексом мы будем заниматься в метре друг от друга.
— Все заросло давно, — ворчу я.
— Все равно, — мотает головой Велесов и идет в мою спальню.
Она ближе, на первом этаже. На второй в период восстановления я бы шастать не смогла.
Хочется сказать, что Велесов распахивает дверь ударом ноги, швыряет меня на кровать и набрасывается сверху, но, увы и ах. Он осторожно нажимает на ручку, чуть не саданув меня виском об косяк, бормочет извинения, бочком протискивается в комнату и… замирает.
— Спартанские у тебя условия.
Я тоже смотрю на кровать. На голый матрас, на подушки без наволочек и сиротливо съежившееся одеяло без пододеяльника.
— Для показательного ухода надо было чем-то набить сумку, — пожимаю плечами. — Не одежду же мять.
Велесов смеется, радостно, громко, уже не боясь кого-нибудь разбудить. И падает вместе со мной на этот несчастный непокрытый матрас.
— Я люблю тебя, знаешь? — говорит чуть позже, успокоившись и повернув ко мне голову.
Я беру его за руку, переплетаю наши пальцы.
— Вижу.
И плевать, что дверь не с ноги. Зато все и правда как в кино.
Послесловие
Слова провидцев бесплодными судьба не оставляет.
(с) Бхаса
Впервые увидев ее, я испугалась. Просто не была готова ни к таким переменам, ни к такой ответственности. Как говорит Никита, мне бы сначала чердак на место поставить да дыры на случай непогоды залатать, а потом уже созданием семьи заниматься. И я с ним полностью согласна, но моего мнения никто не спрашивал.
Она просто явилась мне морозным зимним днем, сверкнула лучистыми глазами, улыбнулась, похваставшись пустотой вместо передних зубов, и исчезла. Но с тех пор приходит все чаще и остается со мной все дольше, и если поначалу я тряслась от страха, то теперь дрожу от нетерпения и мечтаю, мечтаю… когда же все случится на самом деле.
Мечтаю, но события не тороплю. Знаю, что чревато.
Велесов уже полгода рвется в больницу, хочет провериться, вдруг с ним что-то не так, но я не пускаю. Все с ним нормально, и со мной тоже, просто еще не время.
— Мне почти сорок, — жалуется он.
— А мне тридцать, — пожимаю я плечами. — Идем покупать соседние места на кладбище?
Он ворчит, а я успокаиваю:
— Она уже рядом. Я чувствую.
— Правда?
— Правда.
У нашей дочери ямочки на щеках и ссадины на коленках, звонкий голос, рыжие волосы и карие глаза, как у моего лесного царя, как у моего рыцаря. Маленький лисенок. Лиса. Алиска Велесова. Она заставляет нас ждать, а вскоре заставит и понервничать, но все будет хорошо, я давно это знаю.
Как оказалось, очень давно.
Пару лет назад некоторые из моих спасенных начали мелькать в новостях. С научными открытиями, героическими поступками, творческими достижениями. На сегодня таких засветившихся уже двенадцать, и я уверена, что скоро и остальные подтянутся. Велесов говорит, что если б он уже не был знаменит, то тоже бы чем-нибудь прославился, но я сомневаюсь. Кажется, для подобных свершений я спасла достаточно народу, а его — исключительно для себя. С самого детства была эгоисткой.
О не спасенных я стараюсь не думать, а о тех, чье время еще не пришло, — не знать. «Тетрадь смерти» давно перекочевала к Глебу с Никитой, и похоже, они справляются на ура.
А у меня для развлечения есть необузданный и капризный дар, для любви — Велесов, и для полного счастья скоро будет Алиска. И пусть порой я знаю чуточку больше остальных, жизнь все еще полна сюрпризов. Даже такая шутница как Вселенная не станет открывать слишком много тайн настолько чокнутой провидице.
