— Не советую вам, Мариэтта, строить планы в этом направлении. Слишком опасным считают вашего мужа, чтобы можно было попытаться вызволить его оттуда. Насколько мне известно, у его дверей никогда не бывает меньше двух охранников, кроме того, на окнах вставили еще одну решетку.
— А если их подкупить? — не желала отступать Мариэтта.
— Нет, это невозможно, кто из стражников согласится пойти на такой риск ради опасного преступника — а ведь именно таковым и считают там Доменико. В случае, если затея эта провалится, их ждет смерть от пыток.
— Что же в таком случае делать? — она была близка к отчаянию.
— Быть терпеливой. Мы не должны терять надежду на то, что со временем наш дож или же тот, кто придет ему на смену, проявят в конце концов снисходительность. Хотя в настоящее время такая возможность весьма и весьма далека от реальности. Ваш супруг оказался жертвой нашего смутного времени, когда вся Европа восприняла то, что сейчас происходит во Франции, как знак предостережения. Хотя, по моему мнению, лучшего дожа для Венеции, чем Доменико трудно себе представить.
— Я очень вам благодарна, Себастьяно, — она была тронута словами Дандоло, поскольку лучшей похвалы для Доменико не существовало. В ее памяти всплыло одно давнее пророчество, что она станет женой дожа Венеции. Хотя сказано это было, безусловно, в шутку и очень давно, еще когда она была девочкой, Мариэтте пришло в голову, что это не так уж и далеко от действительности — во всяком случае, Доменико по своим деловым качествам вполне соответствовал этому посту. Впрочем, если все изменив ся в его пользу, кто возьмет на себя смелость предугадать, что произойдет в будущем? Может быть, его политическая проницательность и позволит ему однажды надеть золотой рог.
Дела в новой лавке шли прекрасно. В период карнавала она превратилась в место, куда приходили за самыми необычными масками. Конечно, не обошлось и без периодов некоторого застоя, но таких, слава Богу, было очень немного. Тогда Мариэтта переходила в мастерскую, где помогала отливать или разрисовывать маски, снабжать их украшениями, изысканными плюмажами. Следует отметить, что идея плюмажей целиком принадлежала Мариэтте, и успех этих масок был феноменальным. Площадь Сан-Марко в карнавальный сезон 1790 года представляла триумф плюмажей Савони. Причудливое многоцветье вздымавшихся раскрашенных перьев напоминало диковинный лес.
Лето принесло с собой удушливую венецианскую жару, и Мариэтта с тоской вспоминала прохладу и негу тех прекрасных спокойных дней, проведенных на вилле, с трудом представляя себе условия, в которых теперь пребывал ее Доменико под крышей Дворца дожей. Она послала ему один из простых вееров, которыми обычно пользовались мужчины, и флакончик освежающей эссенции, чтобы добавлять в воду для умывания. В ее памяти возникли сцены совместного купания. Как же истосковалось ее молодое тело по сильным рукам Доменико, по его объятиям! Сколько же месяцев прошло с тех пор, как она в последний раз переживала экстаз от проникновения этого, обуреваемого страстью тела в ее жаждущую мужской силы плоть? Мариэтте казалось, что она — омертвевшая, высохшая изнутри — лишь наполовину женщина.
Минуло еще полтора года — нелегкое, даже драматичное время. Дело в том, что предпринятая попытка вызволить Доменико из тюрьмы потерпела провал. Никто толком не знал, сколько же времени понадобилось заговорщикам, имена которых так и остались доселе неизвестными, чтобы добраться до камеры Доменико, отслаивая свинцовые плитки покрытия крыши и находившиеся под ними полуразрушенные черепичные. И он бы исчез без следа, если бы не случайно упавшая на пол камеры плитка черепицы, удар от которой вызвал переполох среди стражников, ворвавшихся в камеру как раз в тот момент, когда Доменико уже повис на веревке, опущенной теми, кто его вызволял, вытаскивая через освободившийся проем крыши. Стражники схватили за ноги Доменико, веревка не выдержала и вырвалась из рук заговорщиков. Доменико, увлекая за собой одного из своих спасителей, рухнул на пол камеры. Он отделался легким испугом, а вот спасителю не повезло — он сломал себе шею и тут же на месте скончался. Остальные его сообщники спаслись бегством, уйдя под покровом ночи через крышу.
Личность погибшего так и не установили, в его карманах не было ничего, что могло бы подсказать его происхождение, род занятий или иную принадлежность. Интенсивный допрос, которому подверг Доменико Главный инквизитор, тоже ничего не дал, поскольку Торризи так и не назвал никого из своих ближайших соратников, кто, по его мнению, мог решиться на такой отчаянный шаг, а погибший вообще был ему незнаком. Поскольку Главный инквизитор оказался намного милосерднее своих предшественников, Доменико не стали подвергать пыткам, но лишили части привилегий, дарованных ему ранее, а именно — права получать письма с воли.
— Кроме того, я вынужден перевести вас из вашей прежней камеры под крышей Дворца дожей под более надежную охрану, в «колодец».
Это явилось тяжелым ударом для Доменико. Тюрьма на противоположной стороне канала, лежавшая между ним и Дворцом дожей, получила свое название от тесных камер, отсутствия вентиляции и сырости от оседавшей на каменных плитах влаги. Там он не увидит ни солнечного света, ни кружащихся в небе птиц, и, самое страшное, оборвется нить, связывающая его с Мариэттой через посылаемые ею письма, он не получит больше детских рисунков Елизаветы, которые она, не освоив еще премудрости писания, регулярно посылала ему. Темная волна отчаяния охватила Доменико, когда он шел, сопровождаемый стражником, в застенки подземной тюрьмы. Походка его не изменилась, шел он легко, что явилось результатом постоянных ежедневных вышагиваний, предпринимаемых им в своей камере и позволявших сохранить бодрость. Галерея заканчивалась каменными ступенями, ведущими к мосту, представлявшему собой стиснутый с обеих сторон узкий коридор, переброшенный через канал, лежавший внизу. По милости то ли архитектора, то ли того, кто заказывал проект, с южной стороны стена имела два проема, обрамленные с наружной стороны красивой каменной резьбой, которая всегда так нравилась ему, когда он видел этот мост раньше, издали. Почувствовав свежее дуновение ветерка, теперь понимал, что переживал каждый из тысяч узников, которым случалось пройти тем же самым путем до него, и ринулся к первому из проемов, обуреваемый желанием прижаться ладонями к прохладному камню и бросить, может быть, взгляд наружу. Он увидел гондолу, как раз проплывавшую под горбатым мостом Палья, и за ней на бархатистой ряби залива множество разноцветных корабликов — синих и зеленых. На другой стороне залива лежал остров Сан-Джорджио, где в сиреневой дымке возвышалась церковь Палладио. Доменико в ту же секунду понял, что этот прекрасный вид отсюда, с места, которое приобрело в его жизни столь трагическую роль, ему не забыть никогда.
— Хватит, — раздался за спиной властный голос стражника, сопровождавшего его.
Со вздохом Доменико отошел от проема. Он успел увидеть десятки голов внизу, с нездоровым интересом глазевших с балюстрады на мост, по которому он медленно продвигался на другую сторону. Каменные узоры решетки не давали возможности видеть тех, кто был за ней, но Доменико втайне надеялся, что его вздох, благодаря какому-нибудь чуду, все же будет услышан внизу. Может быть, его усиливал ветер, хранивший в себе вздохи уже многих сотен тех, чья участь теперь выпала ему? Живых мертвецов этой могилы под названием «колодец»? И будто в подтверждение его безумным мыслям, один из стоявших внизу, слегка вздрогнув, боязливо втянул голову в плечи и, словно от холода, поежился, а сопровождавшая его женщина плотнее укуталась в домино.
