— Вы извините ее, товарищ офицер, — сказала она, стараясь не смотреть Хагену в глаза. — У нас отец весной на фронте погиб, вот она и пристает ко всем, кто в форме…
— Ничего, — сказал Хаген.
Когда они отошли метров на двадцать, он проговорил задумчиво:
— Шеф ошибался, когда говорил, что все дело в НКВД.
— Почему? — спросил Бруно. — Разве мало особистов на улицах?
— Эта девочка никогда не слыхала про НКВД, — сказал Хаген. — Но она тоже не хочет капитулировать.
До нужного им дома на углу Фонтанки и Дзержинского коммандос добрались уже под вечер. Вопреки ожиданиям Рольфа, на патрули они больше не натыкались — по-видимому, основная их часть была сконцентрирована на подступах к городу и у стратегически важных объектов. Набережная была почти пуста, только высокий и прямой, как жердь, старик, стоял у моста, опершись вытянутыми руками на парапет и глядя на воду.
Подойдя ближе, Рольф заметил, что бледные и тонкие губы старика беззвучно шевелятся. «Молится», — подумал он. И тут же понял, что он ошибся — старик не молился, он читал стихи.
— Наше прошлое, наше дерзанье
Все, что свято нам навсегда, —
На разгром и на поруганье
Мы не смеем врагу отдать.
Если это придется взять им,
Опозорить свистом плетей,
Пусть ложится на нас проклятье
Наших внуков и их детей!
Даже клятвы сегодня мало.
Мы во всем земле поклялись.
Время смертных боев настало —
Будь неистов. Будь молчалив.
Всем, что есть у тебя живого,
Чем страшна и прекрасна жизнь
Кровью, пламенем, сталью, Словом —
Задержи врага! Задержи![8]
"Он сошел с ума, — подумал Рольф. — Человек не может читать стихи в городе, где нечего есть". Вслух он сказал:
— Добрый вечер, товарищ. Мы ищем Федора Николаевича Свешникова. Вы, случайно, не знаете такого?
Старик вздрогнул и повернул голову. У него было худое, строгое лицо византийского святого.
— Я знаю Федора Николаевича, — сказал он медленно. — А по какому делу вы его разыскиваете?
— Его сестра, Варвара Николаевна, просила ему передать письмо и посылочку, — широко улыбнулся Рольф. — А нас тут как раз в Ленинград перебросили, грех не исполнить просьбу. Я лейтенант Гусев из береговой радиоразведки.
Старик ничего не выражающим взглядом смотрел куда-то сквозь Рольфа.
— Я покажу вам, где он живет, — сказал он, наконец. — Но Федор Николаевич едва ли откроет дверь незнакомым людям.
Он оторвал руки от парапета, и, механически переставляя ноги, двинулся к парадному. Трое коммандос последовали за ним.
Они поднялись на третий этаж — по каменной лестнице с выщербленными ступенями. Старику явно было тяжело идти, он то и дело останавливался передохнуть, и у Рольфа всякий раз возникало желание вскинуть его на плечо и потащить наверх, как мешок с мукой. Наконец они остановились у двери квартиры под номером восемь. Одной рукой старик оперся о дверной косяк, а другой — зашарил в кармане пиджака. Вытащил оттуда ключ и вставил его в замочную скважину.
— У вас есть ключ от квартиры Федора Николаевича? — удивился Рольф.
Некоторое время старик молчал. Потом с усилием повернул ключ в замке и потянул дверь на себя.
— Квартира большая, — сказал он ровным голосом. — Федор Николаевич живет в последней комнате по коридору направо.
"Это же общая квартира! — запоздало догадался Рольф. — Как Русские их называют — коммуналка? Додуматься же надо — подлить несколько семей вместе!"
— Большое вам спасибо, — поблагодарил он старика. — Извините, что побеспокоили.
Дверь в комнату Свешникова была, как и следовало ожидать, заперта. Бруно несколько раз постучал по ней костяшками пальцев.
За дверью молчали. Бруно постучал еще несколько раз.
— Может, он спит? — предположил Рольф. — Мы же не знаем, сколько ему лет.
— Тише, — сказал Хаген. — Там кто-то движется.
За дверью действительно слышались какие-то звуки — словно некто, маленький и легкий осторожно крался по паркету. Потом раздалось слабое покашливание, и тихий старческий голос спросил:
— Кто там?
— Федор Николаевич, я лейтенант Гусев. У меня есть для вас письмо и посылка от вашей сестры из Казани.
Может быть, Свешников действительно редко открывал дверь незнакомым людям, но услышав о сестре из Казани, медлить он не стал. Замок щелкнул и дверь открылась.
— Входите, пожалуйста, товарищи, — проговорил стоявший на пороге старик дрожащим голосом. — Располагайтесь, прошу вас.
Рольф потянул носом — в комнате Свешникова пахло грязным тряпьем, давно немытым телом и почему-то порошком от клопов. Обстановка была чрезвычайно бедной — стул, узкий топчан, лежавший прямо на полу, крохотная закопченная буржуйка и сваленные в углу ватники. «Располагаться» здесь было решительно негде, да и не очень-то хотелось.
— Ваша посылка, — сказал Рольф, протягивая Свешникову перевязанный веревкой пакет. Старик развернул его дрожащими пальцами. Пакет был плотно набит серыми кубиками бульонного концентрата.
— О, господи, — пробормотал Свешников. Руки его тряслись. Он несколько раз шмыгнул носом и посмотрел на Рольфа блестящими от слез глазами, как старая и верная собака.
— Вы не представляете… товарищи, вы даже не представляете что это такое… это же спасение… спасение!
— У вас хорошая сестра, — сверкнул белозубой улыбкой Рольф.
— Да, Варечка прекрасная женщина… прекрасная… Это же суп! Много, много замечательного, вкусного супа! Каждый кубик можно разделить на четыре части… а если добавить в кастрюлю лебеды или щавеля, то получится великолепный овощной суп на мясном бульоне! Товарищи…
Он подошел к Рольфу и обнял его. Старик едва доставал диверсанту до плеча, и потому уткнулся лицом в обтянутую новеньким зеленым сукном грудь Рольфа. И заплакал.
Рольф терпеливо ожидал, пока Свешников успокоится.
— Есть еще письмо, Федор Николаевич, — сказал он.
Письмо было в узком солдатском конверте. Старик бережно положил пакет с кубиками на топчан и трясущимися пальцами разорвал конверт.
Содержание письма, изготовленного все теми же специалистами Шелленберга, Рольф знал наизусть. Сестра Варвара сообщала, что у них в Казани все хорошо, продуктов хватает и даже с избытком, поэтому она совершенно не стесняет себя, посылая брату несколько кубиков бульонного концентрата. Все свято верят в скорую победу над фашистской гадиной и своим ударным трудом стремятся приблизить день, когда Красная Армия освободит Ленинград и пойдет дальше, на Берлин.
