Она медленно пошла к нему, уговаривая себя представить, что это Флинн, или закрыть глаза и вообразить Джимми. Алексей взял ее за руку, осторожно усадил на постель. Потом, когда она легла, он нежно коснулся губами ее рта.
— Обними меня, дорогая, — пробормотал он. — Я твой муж.
Она сделала, как он просил, и закрыла глаза, когда его лицо приблизилось к ее лицу, пытаясь вообразить Флинна. Но это оказалось трудным делом. Во-первых, Белинда была сильно испугана, а во-вторых, Флинн очень редко целовал ее и никогда так страстно, как Алексей.
— Ты целуешься, как ребенок, — проговорил Алексей, шевеля губами возле ее губ. — Открой рот и дай волю языку.
Белинда осторожно приоткрыла рот, твердя себе: это целует ее Флинн, это губы Флинна прикасаются к ней. Но она понимала, что это не Флинн, и, несмотря на страх, ощущала, как тело начинает согреваться. Руки невольно притянули Алексея ближе, а язык стал действовать смелее у него во рту. Она тихо застонала, когда он отодвинулся от нее.
— Открой глаза, Белинда. Ты должна смотреть, как я занимаюсь с тобой любовью.
Она ощутила прикосновение прохладного воздуха к коже, там, где он развязал бантики на груди. Потом раздвинул ткань рубашки.
— Смотри, как мои руки ласкают твою грудь, дорогая.
Она медленно подняла ресницы и встретила напряженный взгляд Алексея. Его глаза, казалось, прожигали насквозь ее плоть, готовые обнаружить мельчайшее семя обмана. В душе Белинды смешались панический ужас и возбуждение, она попыталась снова прикрыться тканью рубашки.
Глубоко в горле Алексея раздался смешок; она поняла, что он по ошибке принял ее страх за робость. Потом, прежде чем она догадалась, что происходит, он дернул ночную рубашку вниз, стащил ее через бедра, и она осталась в одних отделанных кружевами трусиках. Алексей взял ее руки и положил их вдоль тела.
— Дай-ка посмотреть. — Его пальцы потянулись к грудям Белинды и принялись ласкать их нежными легкими движениями.
Соски ее быстро затвердели; он прикоснулся сначала к одному, потом к другому. — Сейчас я буду ласкать тебя, — прошептал он.
Волны жара окатили Белинду, когда он наклонился к ее груди.
Перед глазами было его темя с редеющими волосами. Она крепко зажмурилась, когда он втянул один сосок глубоко в рот и стал лизать его, потом сосать и причмокивать, будто вбирая в себя жизненный нектар. Ее охватило возбуждение; оно предательски обожгло ее с новой силой, когда он начал гладить у нее между бедер.
Пальцы Алексея двигались возле кружев точно так же, как давным-давно пальцы Билли Гринуэя. А потом ловким, привычным движением он проник внутрь, совсем не так, как делали неуклюжие мальчики в далеком прошлом.
— Ты напряжена, — прошептал он и стал снимать с нее трусики.
Потом раздвинул ноги Белинды и начал что-то делать ртом, что-то запретное, но ужасно возбуждающее. Она не могла поверить в происходящее и сначала пыталась сопротивляться, но Алексей не позволил. За унизительно короткое время ее тело стало повиноваться ему, да и она сама не пассивно подчинялась Алексею, а что-то выкрикивала, доведенная до такого состояния, что, казалось, могла вот-вот рассыпаться на куски, разлететься в клочья.
После того как все кончилось, он лег рядом с Белиндой, но она не осмеливалась посмотреть на него. То, что он сделал, было грязно, такое не должен позволять себе уважаемый человек, и, уж конечно, на такое никогда бы не пошла кинозвезда…
— С тобой никогда раньше так не было, правда?
Она услышала удовлетворение в голосе Алексея и отвернулась.
— Какая маленькая сладкая скромница. Стыдишься того, чем так откровенно наслаждалась. — Он наклонился, чтобы ее поцеловать, но Белинда отвернулась. Ничто в мире не могло бы заставить ее поцеловать рот, который только что был там, где…
Он рассмеялся, сжав в ладонях ее голову. Потом поцелуем заставил раскрыть губы и коснулся ее языка.
— Смотри, смотри, какая ты сладкая, — и, целуя, стал глубоко засасывать ее язык. Наконец он, удовлетворенный, отпустил ее, но только для того, чтобы снять халат и сбросить его на пол.
Его тело было гибким, загорелым, покрытым темными волосками.
Алексей был возбужден. — Ну а теперь я доставлю себе удовольствие, — заявил он.
Он касался каждой частицы ее тела, не оставив нетронутой ни одной клеточки, как бы везде ставя метку Алексея Савагара. Он снова распалил ее до страстного желания. И когда вошел в нее, она обхватила его ногами и впилась пальцами ему в ягодицы, прося, умоляя двигаться быстрее. Перед тем как кончить, он прошептал ей в ухо:
— Ты моя, Белинда. Я собираюсь отдать тебе целый мир.
Утром на простыне было пятнышко крови. От царапины на ее бедре.
Париж оказался именно таким, каким представляла его себе Белинда, а Алексей — любящим, внимательным мужем. Он умудрялся сбегать из офиса, чтобы водить ее туда, куда водят всех туристов. На самом верху Эйфелевой башни, за час до заката солнца, он целовал ее так долго, что она думала, ее тело вот-вот воспарит над кружевными стальными опорами башни и потеряется в небесах. Они плавали на лодке в Люксембургском саду, бродили по Версалю в грозу. Он вовремя нашел там безлюдный уголок, где захотел сравнить ее грудь с грудью мадонн на полотне эпохи Ренессанса. Потом Алексей показывал ей Париж.
Париж, который знал сам: извилистые аллеи с названиями вроде «улица Кота-рыболова», Сену на заре у моста Сен-Мишель — если смотреть с этого места, казалось, что, когда встает солнце и его лучи ударяют в окна старинных зданий, город охватывает пламя пожара. Он показывал ей Монмартр ночью и все эти полные порока, утонувшие в сигаретном дыму кафе Пигаль, где он ей возбуждающе нашептывал всякие слова, от которых ее бросало в жар, а грудь замирала. Они ели форель и трюфели в «Буа де Болонь», где стеклянные люстры свисали прямо с каштанов, и пили «Шато Лафит 29» в уединенных кафе с подсолнухами на окнах. С каждым днем Алексей становился все веселее, охотно смеялся и, казалось, снова стал мальчишкой.
По ночам он увлекал ее в большую спальню своего серого каменного дома на рю де ля Бьенфезанс и овладевал ею снова и снова; Белинде казалось, что ее тело уже не существует отдельно от его тела. Она поймала себя на том, что ненавидит работу Алексея, отнимающую его у нее каждое утро. Оставшись одна, Белинда чувствовала усталость, смущение и волнение…
Он водил ее в катакомбы под городскими холмами, где в старых могилах покоились миллионы скелетов тех, кто жил в этих местах в разные столетия. Он показывал ей, где стояли насмерть бойцы Сопротивления в судьбоносном августе 1944 года. Пробираясь по узким подземным ходам, Алексей рассказывал кое-что из своего военного прошлого, о том, как во время оккупации он помогал Сопротивлению тайно переправлять за границу врагов Третьего рейха. А когда они наконец выбрались из подземелья в залитый солнцем день, он подвел ее к чугунной скамье.
