Книга Безжалостный - Дин Кунц

Ваксс, должно быть, утащил Пенни с собой, и я мог представить себе, с какой целью, но отказывался даже думать о том, к чему это могло привести.

В какой-то момент слепота стала невыносимой. Слабый лунный свет по периметру штор привел меня к окнам. Я нашел шнур, потянул на него, увидел стекло, ночь, бледную луну.

– Кабби?

То ли она лежала без сознания, когда я ее позвал, то ли мой голос звучал даже слабее, чем я думал.

После чернильной тьмы даже лунный свет сиял, как полуденное солнце, и я увидел, что она поднимается на ноги, держась за туалетный столик.

Направился к ней, онемев от радости. Ощутил ее дыхание на своей шее, грациозный изгиб спины под правой рукой, нежный запах волос. И никакая поэзия не могла выразить моих чувств.

– Слава богу, – только и произнесла она.

На прикроватных тумбочках ожили электронные часы, начали мигать, показывая, что необходимо установить точное время.

Осветился пульт охранной сигнализации. Зеленая лампочка сообщила, что питание подается как должно, красная подтвердила, что по дому мы можем передвигаться, не боясь, что поднимем тревогу.

Записанный голос, сообщающий об изменениях в условиях работы охранной системы, молчал, словно систему эту на какое-то время не выводили из строя.

Ни Пенни, ни я не произнесли: «Майло», – но мы вдвоем поспешили к его комнате, зажигая по пути все лампы. Как только моя рука легла на ручку, с другой стороны двери донеслось рычание. Лесси приветствовала нас вздыбленной шерстью и оскаленными зубами. Будто увидела перед собой не настоящих Пенни и Кабби, а их злобных двойников, и всем своим видом показывала, что бросится на нас, если мы переступим порог.

У собак есть чувство стыда, оно даже сильнее, чем у большинства нынешних людей. Пенни и сыграла на нем, наполнив голос разочарованием:

– Рычишь на меня, но не облаяла этого психа?

Лесси перестала рычать, но по-прежнему скалила зубы.

– Даже не гавкнула на этого психа? – напирала Пенни.

Собачьи губы задрожали, похоже, от смущения, и расслабились, закрыв зубы. Лесси нерешительно завиляла хвостом.

Я пришел на защиту Лесси:

– Она приготовилась защищать Майло. Хорошая девочка.

Наш мальчик лежал в постели, сладко посапывая. Он не проснулся, когда Лесси запрыгнула на кровать и свернулась рядом.

– Оставайся здесь, – прошептал я. – Я обыщу дом.

– Не один, – тоже шепотом, но безапелляционным, ответила Пенни. – Позвони копам.

– Все нормально. Он ушел. Я только хочу в этом убедиться.

– Не болтай ерунды. Позвони копам.

– И что я им скажу? Ты видела Ваксса?

– Нет, но…

– Я тоже его не видел.

Пенни сощурилась.

– Он что-то сказал. Слово.

– Три слова. Рок. Писака. Бумагомаратель.

Пенни рассердилась:

– Он назвал тебя писакой?

– Да.

– Он заслуживает долгой смерти. Значит, так… ты слышал, как он говорил в ресторане.

– Произнес только одно слово. Я не отличу его голос от других.

– Но ты знаешь, что это он.

– Улики, Пенни. Их нет.

Она указала на пару красных отметин на левой руке, похожих на два паучьих укуса.

– «Тазер».

– Этого недостаточно. Это ничто. Сколько раз он ударил тебя током?

– Дважды. А тебя?

– Пять, может, шесть.

– Я бы с удовольствием его кастрировала.

– Странно слышать такое от создательницы Пурпурного кролика.

– Позвони копам, – настаивала Пенни.

– Он скажет, что я все выдумал, чтобы отомстить ему за рецензию.

– Он не писал рецензию на мою книгу. С какой стати мне лгать?

– Ради меня. Именно это мы услышим в полиции. И ты знаешь прессу… если дать им рычаг, они с радостью опрокинут тебя на землю.

Я не мог сказать Пенни, что в моем прошлом произошло одно событие, о котором никогда ей не говорил. Если бы я выдвинул против Ваксса обвинения, а он бы все отрицал, таблоиды начали бы копать. Возможно, им бы не удалось выяснить, что случилось, когда я был еще ребенком, но мне совершенно не хотелось проверять их умение добывать нужные сведения.

– А кроме того, – добавил я, – я чувствую… он хочет, чтобы мы позвонили копам.

– Зачем ему это нужно?

– Или он хочет, чтобы мы позвонили копам, или ему без разницы, позвоним мы или нет. Все это очень странно. Я ничего ему не сделал. Здесь есть что-то такое, чего мы не понимаем.

– Я вообще ничего не понимаю, – заявила Пенни.

– Именно. Поверь мне в этом. Давай пока обойдемся без копов.

Оставив ее с Майло и собакой, я обыскал дом, никого не нашел. Не обнаружил никаких повреждений. Везде царил полный порядок. Все двери заперты, как на замки, так и на цепочки. Все окна тоже. Никаких разбитых стекол.

До Рождества оставалось еще шесть недель, и Ваксс не спускался через трубу, не выбирался через нее из дома. Все задвижки в дымоходе я нашел плотно закрытыми.

В нашей спальне я снял пижаму и быстро оделся. Взял наручные часы с туалетного столика, где их и оставлял вчера вечером. Они показывали 4:54 утра.

Поймал взглядом свое отражение в зеркале, и увиденное решительно мне не понравилось. Бледное лицо, влажное от пота, серая кожа, мешки под глазами, бескровные, плотно сжатые губы.

Когда я вернулся в комнату Майло, он по-прежнему спал.

Лесси уже переборола стыд. С кровати властно смотрела на нас, потом зевнула, всем своим видом показывая, что мы заставляем ее бодрствовать.

– Я закричу, если сейчас же не съем печенье, – шепнула мне Пенни.