Томас Шеллинг когда-то отметил, что такие спонтанные социальные силы почти всегда возникают в результате компромисса между конфликтующими или противоречивыми желаниями людей, что напоминает физические взаимодействия, в которых сочетаются притяжение и отталкивание. Ситуация естественная, так как наши желания относительно самих себя и других людей всегда расходятся:
Большая часть всей социальной структуры, которую мы называем обществом, образована организациями и установлениями, цель которых состоит в согласовании и преодолении противоречий, постоянно возникающих между индивидуальными интересами отдельных людей и гораздо более значимыми коллективными запросами. Чаще всего нам приходится иметь дело с расхождениями между индивидуальной мотивацией поведения человека и его готовностью участвовать в коллективных действиях25.
В тех случаях, когда такие противоречия между личными устремлениями и общественным долгом особенно обостряются, интуитивный поиск смешанной линии поведения становится непосильной задачей для человека, и каждый из нас предпочитает пользоваться простыми, но реалистическими моделями поведения, позволяющими предсказать последствия наших действий.
В более широком аспекте нам необходимо определить, желательны или нежелательны для нас последствия действий конкретных общественных сил. Задача непростая. Например, Хайек так и не смог доказать, почему свободный рынок лучший для общества. Его основные доводы сводятся к тому, что свободный рынок в некотором смысле наиболее «эффективен», но результаты исследований на основе некоторых новейших экономических моделей позволяют усомниться и в этом. Кроме того, если свободный рынок разрешает (а во многих случаях и поощряет) дикое, несправедливое распределение доходов в обществе, детскую порнографию, торговлю детьми, безжалостную эксплуатацию целых наций крупными корпорациями и многое другое, то невольно возникает вопрос: а то ли это, чего мы хотим? Как писал Шеллинг, «тот факт, что каждый [из членов сообщества] сумел довольно хорошо адаптироваться к своему социальному окружению, вовсе не означает, что хорошим является само это социальное окружение, которое они создали совместными усилиями»26.
Именно в этом месте рассуждений перестают работать принципы социальной физики, которая не имеет права диктовать нам моральный выбор. Это положение представляется очевидным, но в наши дни наука приобрела столь большой авторитет, что, когда она немного переступает черту и вторгается в область морали и этики, это не вызывает отпора общественности или проходит незамеченным. Возникло даже деление науки на «хорошую» и «плохую», как и деление ученых на «холистов» и «редукционистов». Это удручает. Как сказал английский писатель Кенан Малик, «одно из самых унылых зрелищ на свете — превращение науки в веру»27. Когда-то давно, когда многие либералы увлекались псевдодарвиновскими доводами в пользу евгеники, Хайек энергично выступал против неверного использования науки для решения социальных проблем и имел тогда весомый повод для недовольства. Убежденность в том, как что-то должно происходить, не может заменить знания того, как это происходит в реальности.
Таким образом, стоит закончить на том, что социальная физика является и может быть всего лишь инструментом изучения, а не моральным компасом. Джон Стюарт Милль определил пути использования этих инструментов:
Реальная политика должна стремиться создать в любом обществе обстановку максимально большего числа обстоятельств, способствующих благоприятным тенденциям развития, и соответственно по возможности понижать вероятность развития нежелательных, вредных тенденций. Уже само знание о таких тенденциях или даже их предвидение, даже оценка последствий в значительной степени повышает наши возможности28.
Безусловно, поиск и выявление этих тенденций — самое мудрое поведение, однако это можно также назвать моральной обязанностью ученых или человечества в целом. Еще в 1924 году американский социолог Франклин Гиддингс заявил, что поиск скрытых тенденций развития является главной целью социальных наук, и она может быть достигнута лишь после того, как эти дисциплины разовьются до уровня настоящей, истинной науки:
Наука означает всего лишь сбор и попытку понимания фактов. Она может всего лишь помочь нам бесстрашно воспринимать новые факты и осознавать их... Осознание новых фактов, реально обнаруженных социальными науками, позволит нам понять и преодолеть страдания человечества, а затем и обеспечить человеческой расе болеё мудрую жизнь, чем она влачила раньше29.
В конце концов, именно к этому стремился и Томас Гоббс. Другое дело, что обнаруженные им «факты» привели его к теории общественного устройства, которая сегодня представляется нам ужасной и которая скорее увеличивает страдания народа, чем уменьшает их. Но это лишь показывает, насколько трудно избавиться от влияния времени и окружения при всей искренности стремления к «научности». Несмотря на это, многие аспекты методологического подхода Гоббса вовсе не утратили своей актуальности и значимости и в наши дни, а сам Гоббс по праву остается великим ученым, который первым попытался вывести закономерности коллективного поведения людей из индивидуальных стремлений.
Легко заметить, что смысл социальной физики прекрасно формулируется в терминах прошедших эпох. Статистическая физика привнесла много новых слов, понятий, идей, но ученые стараются интерпретировать получаемые ими результаты с максимально возможной сдержанностью и консерватизмом.
С другой стороны, политики все дальше отходят от провидческой политической философии своих предшественников, предпочитая быстрые решения краткосрочных проблем. Еще меньше они склонны размышлять над основным вопросом, который ставит перед человечеством история и в решении которого может помочь социальная физика. Речь идет о создании общества, отношения в котором будут определяться мудростью и состраданием. Эту задачу сформулировали и пытались решать люди, жившие задолго до нас, в гораздо более жестокие и трудные времена. Она столь же остро стоит и перед современным человечеством.
эпилог ЗАНАВЕС ОПУСКАЕТСЯКонец книги можно сравнить с завершением концерта, после чего опускается занавес, а зрители начинают аплодировать или освистывать артиста. Организовывать овацию после собственного концерта могут, естественно, только обманщики или безумцы, но где еще, кроме как в заключении, описать следующий яркий пример возможностей социальной физики? Речь, как вы уже догадались, пойдет об аплодисментах.
Традиция публичного одобрения имеет разные формы. Во многих регионах мира, особенно в странах Восточной Европы, принято поощрять артистов рукоплесканиями, характер которых меняется от беспорядочного, хаотического хлопанья ладонями до вполне синхронизированных действий, получивших название оваций. Это означает довольно сложное коллективное поведение (бурные аплодисменты, переходящие в овацию), когда отдельный зритель начинает хлопать в собственном ритме, но затем присоединяется к общему ритму, в результате чего общий уровень звука меняется, напоминая шум морского прибоя на каменистом пляже. При этом возникает интересный эффект, связанный с тем, что зрители хлопают то в унисон, то вразброд, т. е. синхронизация постоянно срывается в хаотическое состояние с интервалами примерно в одну минуту.
