отряды, охваченные страстной ненавистью к евреям. Мнение, что большевизм – еврейское дело, сложилось в населении быстро и было вполне понятно: у нас, по крайней мере, большинство являвшихся большевицких деятелей были евреи» (На чужой стороне, Берлин, 1924, т. VII, с. 120).
Другой источник по интересующей нас теме Мельгунов издал в девятом томе сборника «На чужой стороне» (Берлин, 1925). Это были показания в октябре 1919 г. Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, учрежденной Деникиным, бывшего следователя Киевской губчека М.И. Болеросова. Коснувшись вопроса о национальном составе чекистского органа, последний утверждал, что «по национальностям можно смело говорить о преимуществе над всеми другими евреев. Ввиду того, что число сотрудников «чека» колебалось от 150 до 300, то и точные цифры привести здесь нельзя. Я не ошибусь, если скажу, что процентное отношение евреев к остальным сотрудникам «чека» равнялось 75: 25, а командные должности находились почти исключительно в их руках». Далее следовала подробная характеристика руководящих лиц Киевской губчека и ужасных методов их «очистительной» революционной работы. Из 21 упомянутого Болеросовым имени 17 человек были евреями.
Любопытная деталь! Как сообщал бывший следователь, «1-го мая (1919 г.) раздался по «чека» клич: в целях агитационных требуются расстрелы евреев. Немедленно представить соответствующие дела. Кроме того, на видные должности в «чека» не назначать евреев, и вот, в результате этого, идет переформирование…» (Указ. соч., с. 117—121, 132, 137). Причиной этих внезапных действий стала секретная директива из центра, нацеленная на смягчение чрезмерного представительства в чекистских органах лиц еврейского происхождения и показательное включение таких лиц в число подвергающихся репрессивным мерам. Однако, как показал Болеросов, позже выяснилось, что почти все руководители, покинувшие Киевскую губчека после неожиданного переформирования, оказались во главе Всекрымской чека, где им предоставилась возможность еще сильнее обогатить свой карательный опыт.
В Москве не могли не замечать того ущерба, который наносила авторитету власти «еврейская проблема». Обратимся к свидетельству Л.Д. Троцкого. В своей речи на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК РКП(б) 26 октября 1923 г. он оценивал свое еврейское происхождение как серьезный «политический момент». «Я прекрасно помню,– продолжал Троцкий, – как 25 октября, лежа на полу в Смольном, Владимир Ильич говорил: «Т. Троцкий! Мы вас сделаем наркомвнуделом. Вы будете давить буржуазию и дворянство». Я возражал. Я говорил, что, по моему мнению, нельзя давать такого козыря в руки нашим врагам, я считал, что будет гораздо лучше, если в первом революционном Советском правительстве не будет ни одного еврея. Владимир Ильич говорил: «Ерунда. Все это пустяки». Но, несмотря на это его отношение, все же, видимо, мои доводы на него отчасти подействовали. Во всяком случае, я избежал назначения на пост наркомвнудела и был назначен руководителем нашей иностранной политики… Когда встала необходимость организовать наши военные силы, остановились на мне; должен сказать, что против назначения на пост наркомвоена моя оппозиция была еще более решительна. И… после всей работы, проделанной мною в этой области, я с полной уверенностью могу сказать, что я был прав. Я не говорю о прямых результатах своей работы… но… я мог бы сделать гораздо больше, если бы этот момент не вклинивался в мою работу и не мешал бы. Вспомните, как сильно мешало в острые моменты, во время наступлений Юденича, Колчака, Врангеля, как пользовались в своей агитации наши враги тем, что во главе Красной Армии стоит еврей. Это мешало сильно… И в тот момент, когда Владимир Ильич предложил мне быть зампредсовнаркома (единоличным замом) и я решительно отказывался из тех же соображений, чтоб не подать нашим врагам повода утверждать, что страной правит еврей, Владимир Ильич был почти согласен со мной. Внешне он, правда, этого не показывал и, как раньше, говорил: «Ерунда, пустяки», – но я чувствовал, что он это не так говорит, как раньше, что он соглашается со мной в душе» (Вопросы истории КПСС, 1990, № 5, с. 36—37).
В этих словах много рисовки, но Троцкий правильно улавливал воздействие своей фигуры на разжигание в стране антисемитских настроений, хотя сам он и любил называть себя не евреем, а интернационалистом, да еще таким, у которого национальный момент вызывает «брезгливость и даже нравственную тошноту». И.М. Чериковер запечатлел эту роль Председателя Реввоенсовета следующим образом: «Исключительно опасным возбудителем была при этом личность Троцкого. Почти в каждом погроме повторялось одно и то же: «Это вам за Троцкого». Троцкий персонифицировал собой всю Советскую власть; никаких других большевистских имен для Добровольческой армии не существовало. Почти нет ни одного антисемитского воззвания, ни одной статьи, где не повторялось бы это имя» (Шехтман И.Б. Указ. соч., с. 15—16).
Любому вдумчивому человеку должно быть ясно, что еврейская национальность многих представителей большевистской гвардии не могла не накладывать определенный отпечаток на их настроения, взгляды и политические действия, тем более что занимали они зачастую именно «командные посты». Многое объясняют слова Мельгунова: «Бесправный, сделавшийся привилегированным, всегда мстит, подчас даже бессознательно, за прошлые унижения». После них понятнее становится, скажем, заявление председателя Кунгурской ЧК Гольдина: «…Для расстрела нам не нужно ни доказательств, ни допросов, ни подозрений. Мы находим нужным и расстреливаем, вот и все!» (Мельгунов С.П. Красный террор в России. 1918—1923. Нью-Йорк, 1989, с. 179).
Да, Мельгунов, безусловно, прав, когда пишет о важности «определения состава так называемой революционной демократии», особенно учитывая то обстоятельство, что многие из ее числа оказывались людьми, «не только не думавшими об общих интересах России, но и прямо враждебными ей…» Надо только подходить к исследованию этой «скользкой» проблемы чрезвычайно ответственно и взвешенно, не нагнетая излишние эмоции, но и не впадая в «чрезмерную щепетильность», которой страдала русская интеллигенция в дореволюционные времена, когда, по словам историка, «из деликатности и такта» о «еврее ничего нелестного нельзя было сказать» (как, впрочем, и сегодня, хотя и по несколько другим причинам).
В статье Мельгунов выражает резонное удивление в связи с очевидной склонностью подавляющей части еврейских публицистов «преуменьшать роль еврейских элементов в большевицкой работе» и обходить благосклонным молчанием действия самих большевиков, в том числе стихийно вспыхивавшие при их власти еврейские погромы. В этой связи понятно недоумение автора тем, что подготовители издания о погромах на Украине, получившего «поистине интернациональную» базу, не употребили 1/1000 доли своей энергии для «характеристики большевицкого террора, террора системы, а не стихии», «явления более ужасного, чем стихийное движение, рождавшееся на почве невежества и тьмы…»
А ларчик открывался просто. Заинтересованные в подобном издании международные еврейские
