на хитрости, знал детское сердце Смастерил из белых щепок мельницу-вертушку, укрепил на палке и привязал на опушке к толстой сосне. Далеко видно. А ветер подкрался из-за пригорка — дунул, закружил легкое колесо, завертел, — чудесная штука.
Стал Елисей за сосну, плешь бородой от мух прикрыл, догадался, — и ждет. И вот слышит: один подбирается, за ним другой, еще и еще, точно тихие червячки. Ближе, и ближе, и ближе, пока до самой сосны не дошли.
Выскочил пророк Елисей и только рот раскрыл, чтобы ласковое слово сказать, да куда там. Брызнули, как зайцы, назад, и мельницы не надо. Но старик другого и не ждал. Побежал наперерез к самому маленькому (который первый дразнился), давно он его высматривал, руками взмахнул, да так его в охапку и поймал, как жаворонка.
— Пусти…
— Не пущу… — пыхтит Елисей, а сам только смотрит, чтобы мальчишка его ногами по носу не задел.
— Пусти, тебе говорят.
Но старик догадался: вынул румяное яблоко, дал мальчику, а сам его по голове шершавой рукой гладит:
— Ешь. Ну, чего ты от меня бежал. Разве я страшный?
Видит мальчик, что ничего — яблоко дал, медведицы нет, — откусил половину, сам вбок смотрит, сердитый такой мальчишка, глаза блестят, — и говорит:
— Ничуть не страшный. Злой, а не страшный.
— Почему же я злой, — усмехнулся Елисей, а сам второе яблоко показывает.
— А зачем ты на нас большую собаку выпустил?
— Медведицу… А зачем вы меня дразнили?
— А зачем ты лысый?
Рассмеялся пророк. В самом деле, зачем он лысый? Дети не виноваты.
Съел малыш яблоко и вздохнул.
— Дедушка, слушай!
— Что, милый?
— Ты маленьким был?
— Был.
— Ага, был!.. И никогда не дразнился? Ни разу, ты только правду говори, ни разу не дразнился?
Подумал Елисей и еще веселей улыбнулся:
— Дразнился! Ишь ты какая хитрая мартышка. Ну, давай мириться. Зови остальных… — а сам целый ворох яблок из-за пазухи высыпал.
— Идите сюда! — запищал самый маленький. — Он не тронет, он добрый! У него яблоки есть!
Сошлись дети под сосной. Медведица из лесу пришла, в землю носом ткнулась (ей тоже совестно было) и дикого меду целый сот принесла. Вкусно с яблоками! А добрый пророк Елисей разгладил бороду, посадил своего приятеля, самого маленького мальчика, к себе на колени и начал рассказывать сказку.
Какую сказку? Такую сказку, что лучше и на свете нет…
1920
ПРАВЕДНИК ИОНА
Праведника Иону посетил во сне Господь. «Пойди в Ниневею, нет моего терпения! Живут хуже скотов, злодей на злодее… Образумь их. Иона, а не то…» И загремел гром в небе.
Проснулся Иона, сел на ложе и задумался. Да разве они послушаются? Камнями побьют, а сами еще пуще прежнего нагрешат. Слишком уж милосерден Господь… Нянька им Иона, что ли? С ним ведь никто не возится, а вот праведник. Не хотят по-человечески жить, пусть дождутся, пока Господь им на выю наступит. Чего бурьян жалеть?.. Только добрый посев портить.
И задумал Иона худое дело, словно затмение на него нашло. Сел тайком на корабль и поплыл в город Фарсис будто по делам, авось и без него все обойдется. В Фарсисе решил заодно родных повидать, внучку на колене покачать, — давно не видал.
Но разве от Господа скроешься? Задул во все щеки ветер, море на дыбы встало, паруса все бечевы порвали и залопотали вверх углами. Закружился корабль, как юла под бичом, — заметались корабельщики.
Стали товар в море бросать: рожки, фиги, смолу-канифоль, только тюки в воздухе мелькают. Все барыши на дно пошли, а толку мало: корабль все пуще носом в волну зарывается, двух гребцов водой слизнуло, — кое-как успели за бортом за канат уцепиться. Попадали корабельщики на коленки, каждый своему богу молиться стал: «Кто из нас так грешен, что такую бурю средь ясного неба на корабль навел?»
Схитрил Иона, точно и не его ответ: пролез ползком в трюм и на козий мех спать завалился.
Что ж делать, решили жребий бросать. Пересчитали всех: а где Иона? — в трюме.
— Не время спать, беда над головой…
Привел кормчий Иону, стыдно праведнику стало — бросайте, говорит, жребий, все равно на меня падет. Не исполнил воли Божьей — да вон не по-моему вышло.
Пал жребий на Иону, и стал он просить корабельщиков, чтобы его в воду бросили и тем корабль спасли.
Жалко стало им старика, налегли было на весла, хотели выгрести, да куда там… Ветер у кого весло переломил, у кого из рук вырвал. Как конь дикий!
Делать нечего, взяли старика под руки — а он и глаза зажмурил, — вот тебе и Фарсис, повидался с внучкой, — и бросили его промеж двух огромных зеленых волн. Сомкнулись — и нет Ионы.
И сразу будто кто море в колыбели усыпил, гладкое стало пруд прудом, а ветер к облакам улетел, на самое мягкое лег и заснул…
* * *
Топить праведника Господу было ни к чему. Много ли праведников на земле?.. Наплыл на Иону несуразный морской зверь левиафан-кит, глотнул раз и втянул старика с головой и ногами в темные недра. И не то чудо, что вовремя кит подоспел — волны его по наущению Божьему на Иону нанесли, — а чуднее того, как он человека проглотить сумел? Горло с кулак, старик был в плечах широкий, и вот поди ж ты — прошел, как кефаль в невод.
Улегся Иона в смрадном чреве, под себя козий мех подложил (как в воду бросили, так он со страху его в кулаке зажал) — и думать стал. Что ж больше делать во чреве китовом?
Горько! Жил праведно, во все свои дни цветка не растоптал. За что Господь на него ополчился? Не он ли себя смирял всю жизнь: и дух и плоть, ни разу не оступился, и вот на старости такой грех. Стоило ли праведным быть? Вон эти там в Ниневеи: друг с другом как псы, о Боге и думать забыли, — и о них же Господь печется, словно орел о птенцах… А его, чистого, света лишил, загнал в чрево кита, как змея в пещеру, и вход заградил… навеки.
И вспомнил он зеленую землю, розовое солнце на камнях своего порога по утрам, синее дыхание неба, вырезные листья смоковницы над низкой оградой, ящериц, укрывшихся от зноя в его плаще…
