Есть бытие: но именем какимЕго назвать? Ни сон оно, ни бденье;Меж них оно, и в человеке имС безумием граничит разуменье.
(«Последняя смерть», 1827)
41.13 Я лежал, как труп, в ледяной испарине… —
У Пушкина: «Как труп в пустыне я лежал, / И Бога глас ко мне воззвал…» («Пророк», 1826).
41.14 C. 102. …он повалился на канделябр и погасил его собою… —
Аллюзия на знаменитый подвиг рядового Советской армии Александра Матросова, который 27 февраля 1943 г. своим телом закрыл амбразуру фашистского дзота и ценою собственной жизни дал возможность своему боевому соединению отбить у врага деревню Чернушка.
41.15 – Проходимец! – отвечал тот из-за окошка.
И вдруг – впорхнул опять в вагон, подлетел ко мне, рванул меня за волосы, сначала вперед, потом назад, потом опять вперед, и все это с самой отчаянной злобою… —
За волосы регулярно таскают у Достоевского, например в сцене возвращения пьяного Мармеладова из трактира домой в сопровождении Раскольникова:
«– А! – закричала она [Катерина Ивановна] в исступлении, – воротился! Колодник! Изверг!..
…И вдруг, в бешенстве, она схватила его за волосы и потащила в комнату.
– И это мне в наслаждение! И это мне не в боль, а в наслаждение, ми-ло-сти-вый го-су-дарь, – выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже раз стукнувшись лбом об пол» («Преступление и наказание», ч. 1, гл. 2);
также в сцене на пикнике:
«Виргинский вдруг и без всякой предварительной ссоры схватил гиганта Лебядкина обеими руками за волосы, нагнул и начал таскать его с визгами, криками и слезами» («Бесы», ч. 1, гл. 1).
42. Леоново – Петушки
42.1 C. 102. …спустя десяток мгновений тем же путем ворвались полчища Эриний и устремились следом за ним. —
Эринии (эриннии) – богини кровной (и кровавой) мести в древнегреческой мифологии. Кроме этого, эринии (первая, вторая и третья) – действующие лица пьесы Сартра «Мухи». В финале «Мух» главный герой, Орест, произносит эмоциональный монолог, затем уходит, и «эринии, вопя, бросаются за ним» («Мухи», акт 3, явл. 6).
42.2 Гремели бубны и кимвалы… —
Бубен и кимвал – ударные музыкальные инструменты: первый – род открытого барабана с бубенчиками, второй – две медные тарелки или чаши. Кимвалы встречаются в Библии: «При освящении стены Иерусалимской потребовали левитов из всех мест их, приказывая им прийти в Иерусалим для совершения освящения и радостного празднества со славословиями и песнями при звуке кимвалов, псалтирей и гуслей» (Неем. 12: 27). Оба инструмента встречаются у Тютчева: «Дети пели, в бубны били, / Шуму не было конца» («Как порою светлый месяц… (Из Гейне)», 1825–1829) и «Вкруг меня, как кимвалы, звучали скалы…» («Сон на море», 1830).
42.3 C. 103. В мире нет виноватых!.. —
Апелляция ко Льву Толстому, у которого есть повесть (слава богу, неоконченная) «Нет в мире виноватых» (1908), и к Шекспиру, к реплике короля Лира: «Виновных нет! Никто не виноват! / Я оправдаю всех…» («Король Лир», д. 4, явл. 6; пер. Т. Щепкиной-Куперник) и «Виновных нет, поверь, виновных нет! / Никто не совершает преступлений» (пер. Б. Пастернака).
Похоже писали и поэты – у Северянина:
Шумите, вешние дубравы!Расти, трава! Цвети, сирень!Виновных нет: все люди правыВ такой благословенный день!
(«Весенний день», 1911)
Весенний день и золот и горяч, —Виновных нет: все люди в мире правы!
(«Солнечный дикарь», 1924)
А это – из Кузмина:
Сказали бы «Виновных нет», —Когда б понять сумели.
(«Лазарь», 1928)
42.4 …я засмущался, присел и стал грызть подсолнух.
А покуда я грыз подсолнух… —
Подсолнух – здесь: не цветок, а подсолнуховые семечки. Подмены банальных семечек названием растения в сочетании с глаголом «грызть» встречаются у поэтов – у Пастернака: «Как плат белы, забыли грызть / Подсолнухи…» («Июльская гроза», 1915) и у Евтушенко: «Лифтерше Маше под сорок. / Грызет она грустно подсолнух…» («Лифтерше Маше под сорок…», 1955).
42.5 Пламенел закат, и лошади вздрагивали, и где то счастье… —
«Пламенел закат» – фраза из Блока: «Были дни – над теремами / Пламенел закат» («Дали слепы, дни безгневны…», 1904). В этом же стихотворении одно из действующих лиц – конь, которому незнакомо чувство покоя: «конь – мгновенная зарница», «конь вздыбится».
Сочетание неспокойных лошадей и разговора о счастье на фоне пламени встречается у Гумилева:
Бушует пламя, трубят трубы,И кони рыжие летят.Потом волнующие губыО счастье, кажется, твердят.
(«Прапамять», 1918)
В целом же, если бы не заявление Ерофеева о том, что он не читал «Мастера и Маргариту» (7.12), данный пассаж можно было бы связать с финалом булгаковского романа, где герои, в отличие от Венички, обретают свое счастье, хотя и через физическую смерть, и происходит это именно на закате: «Уже гремит гроза, вы слышите? Темнеет. Кони роют землю, содрогается маленький сад. Прощайтесь с подвалом, прощайтесь скорее. Трое черных коней храпели у сарая, вздрагивали, взрывали фонтанами землю» («Мастер и Маргарита», ч. 2, гл. 30); «[Маргарита: ] Меня охватила грусть перед дальней дорогой. Не правда ли, мессир, она вполне естественна, даже тогда, когда человек знает, что в конце этой дороги его ждет счастье?» («Мастер и Маргарита», ч. 2, гл. 31).
