Я подавал вниз сигналы. И я видел, что все готовились. Я смотрел вниз и видел, как корабли собираются в кучу — все цвета, все виды. Я видел, как экипажи устанавливают подъемные краны на окраинах города, заводят двигатели и делают еще боги знают что. Они готовились, используя все свои научные достижения. Маленькие аэростаты перемещались из одного конца города в другой. Далеко внизу подо мной.
Я смотрел туда, где небо встречалось с морем. Долго не мог я в это поверить, все думал, что, наверное, что-то путаю и вот-вот увижу все правильно, как оно и должно быть, но ничего такого не происходило. И наконец я уже не мог не верить тому, что вижу.
Горизонт был всего в двадцати милях. Я четко видел его, неровные очертания, возникающие из моря, — Шрам.
Это все равно что увидеть бога.
Вы не сказали нам почти ничего, описывая Шрам.
Это большая рана в реальности, вспоротой Призрачниками, — так вы нам говорили. Она, мол, наполнена пластами того, что может произойти, наполнена всеми возможностями. Большая рана в реальности, и мне казалось, вы говорили… поэтически.
Когда Призрачники приземлились на этом континенте, их энергия расколола мир пополам, образовала трещину в Бас-Лаге. Раскол. С поверхности мира она уходила на глубину более чем в две тысячи миль, разделяя континент.
Вот он — Шрам. Трещина. Чреватая возможностями, которые не были реализованы, хотя и могли быть.
Мы находились от нее в нескольких милях.
Это была расщелина в море.
Она была неровной и наклонялась по мере нашего приближения к ней, наклонялся, казалось, и горизонт. Он был неправильной формы — не ровно обрезанный, а рваный, с зубцами, то понижался, то поднимался, — и я мог местами видеть, что там, за краями. Я видел боковины разлома, его стенки. Отвесные.
Океан волновался, сильные течения стремились к северу, хотя ветер дул на юг. Волны бились о город, несли его с собой, а достигая кромки Шрама, превращались в стену, прозрачную стену. Вода поднималась под прямым углом и падала вертикально, и поверхность ее была идеально ровной, как стекло. Темная, подвижная вода упиралась в ничто и затвердевала. А потом…
Пустота.
Бездна.
А далеко-далеко за ней, в десятках, сотнях миль, едва видимая с другой стороны этого пустого пространства, — такая же кромка. Подернутая дымкой из-за расстояния. Другая боковина трещины.
А между ними — пустота, и я чувствовал, что она чревата самой разнообразной мощнейшей энергией. И этот сволочной разлом, Шрам, так и фонтанировал ею.
— Я даже представить себе не могу, как это все виделось из города. Вероятно, они тоже видели. Возникла ли паника? Чувствовали ли вы волнение?
Любовники, конечно же, не ответили.
— Я знал, в чем суть плана. Увидев Шрам, мы должны были остановиться в пяти милях от него. И оттуда должен был подняться дирижабль и попытаться преодолеть это короткое расстояние до Шрама. А я был впередсмотрящим. При малейшей опасности я должен был выстрелить из ракетницы, вывесить мои вымпела, отозвать воздушный корабль.
Я не знаю, какие, по-вашему, опасности могли нам грозить. Вы об этом понятия не имели. Не думаю, что вы знали, что такое Шрам. Что, по-вашему, могло произойти? Может, вы думали, что Шрам кишит зверями возможного? Что его охраняют те существа, которые могли бы развиться, но не развились?
Ничего подобного.
Его масштаб. Масштаб всей этой херовины. Перед ней чувствуешь свое ничтожество.
Город не замедлил хода.
Сказав это, Хедригалл помолчал несколько секунд. Свое последнее предложение он произнес тем же своим гипнотическим речитативом, каким говорил уже долгое время, и Беллис лишь через несколько секунд поняла, что он имеет в виду.
Сердце ее судорожно вздрогнуло, а потом бешено заколотилось.
— Город не замедлил хода, — сказал Хедригалл. — Аванк вовсе не снизил скорость. Наоборот, стал двигаться быстрее.
Мы были в десяти милях от Шрама, потом в пяти, потом в четырех, а город не остановился, не снизил скорость.
Перспектива мира изменилась… Горизонт был в нескольких тысячах ярдов от нас и становился все ближе, а Армада набирала ход.
— И тут я запаниковал. — Голос Хедригалла звучал совершенно ровно, словно все его эмоции впитало в себя море. — Я стал стрелять из своей ракетницы, пытаясь предупредить вас о том, чего вы, видимо, не знали.
— Возможно… возможно, тогда-то и возникла паника, — сказал он. — Я не знаю. Мне не было видно. Может, вы все были загипнотизированы, может, у вас остекленели глаза и вы поглупели. Но я думаю — нет. Я думаю, по мере того как приближался конец мира, возникла паника и на мои ракеты никто не обращал внимания.
Три мили. Две.
Я долгое время не двигался. Замер.
Южный ветер был силен, а потому «Высокомерие» стремилось прочь от Шрама, словно боясь его, как боялся я. Это и привело меня в чувство.
— Кто знает, что произошло? Может, вы и знали, прежде чем вам умереть. Меня там не было.
Может, дело было в аванке. Может, после нескольких недель покорности он перестал повиноваться посылаемым импульсам. Может, обломался какой-то шип, который слал сигналы в его мозг, и животное очнулось, недоумевая, как оно оказалось в узде. И вот оно устремилось вперед и стало набирать ход, надеясь освободиться.
Может быть, отказали горномолочные двигатели. Может, какая-то вероятность возникла из Шрама, вероятность, которая нарушила работу двигателей. Одни боги знают, что случилось.
Взглянув вниз, я увидел целую флотилию лодок, спускаемых с города на воду: их пассажиры в отчаянии хватались за весла, ставили паруса, чтобы убраться подальше. Но море было сильнее их, и я видел, как их паруса надуваются то в одну, то в другую сторону. Спасательные лодки, яхты, плоскодонки начинали крутиться в этих водах, их понесло вокруг города, и они обогнули его с северной стороны, хотя и пытались плыть в другую сторону. Течения и волны тащили их, как голодный хищник — жертву.
Через несколько минут первые из них уже были у Шрама. Я видел, как маленькая лодчонка приблизилась к краю, видел пятнышки внутри нее — вероятно, людей, которые попрыгали за борт, — а потом корма лодки внезапно задралась, и та исчезла внизу. Исчезла в этой пустоте.
Они тянулись длинной линией, испещрив море между городом и Шрамом, скользя на север по пути к бездне. То же и с дирижаблями. Целая их стая пыталась подняться в воздух. Горожане набились в них под завязку, цеплялись за канаты, чтобы подняться наверх. Перегруженные дирижабли переваливали за границы города и устремлялись в море, где их подхватывали потоки и они вертелись, как мертвые киты, а потом, роняя пассажиров, устремлялись к Шраму.
Армада начала медленно поворачиваться. Горизонт наклонялся, вставал на дыбы, по мере того как город закручивало по часовой стрелке в воде.
