отступать, а лишь приостановили продвижение.
Потянулось ожидание.
В 13-25 семьдесят пять кораблей Фонда получили от адмирала приказ атаковать противника. На максимальной скорости они понеслись на строй калганцев, в котором было триста кораблей. Силовые лучи прошили космос. Триста калганских кораблей повернулись в ту сторону, откуда к ним мчались атакующие, и…
В 13-30 из ниоткуда возникли пятьдесят кораблей капитана Сенна. Вынырнув из гиперпространства, они оказались в незащищенном тылу противника.
Мышеловка сработала.
Калганцев было больше, но они были сломлены морально. Они попытались бежать с поля боя, ряды их кораблей смешались и стали совершенно беззащитными.
Бой превратился в избиение.
Из трехсот калганских кораблей чуть больше полусотни вернулось на Калган, многие в плачевном состоянии. Потери Фонда составили восемьдесят кораблей из ста двадцати пяти.
Прим Пэлвер прибыл на Термин в разгар праздника. Несмотря на всеобщее веселье и нежелание заниматься делами, он выполнил то, что планировал, и взял на себя новое дело.
Пэлвер заключил с Термином договор, по которому его кооператив в течение года обязался поставлять на Термин по двадцать кораблей продовольствия ежемесячно по ценам военного времени, но (после недавнего сражения) без связанного с военным положением риска.
Пэлвер передал доктору Дареллу слова Аркадии.
Несколько секунд Дарелл смотрел на Пэлвера испуганными круглыми глазами, потом попросил передать Аркадии ответ. Пэлвер с удовольствием принял это поручение: ответ доктора был прост и содержал конкретную мысль. Доктор Дарелл передал дочери следующее:
«Возвращайся. Опасность миновала.»
Лорд Штеттин был в ярости и в отчаянии. Оружие, на которое он возлагал столько надежд, ломалось в руках. Военная мощь на поверку обернулась бессилием. Он не знал, что делать.
Вот уже три ночи лорд Штеттин не спал, три дня не брился, отменил все встречи. Адмиралы были предоставлены сами себе, и никто лучше правителя Калгана не понимал, что вот-вот начнется гражданская война.
Даже от Первого министра Меируса не было толку. Старый, жалкий, он стоял перед лордом Штеттином и, как всегда, поглаживал длинным нервным пальцем крючковатый нос.
— Что вы молчите? — кричал Штеттин. — Вы понимаете, что мы разгромлены? Разгромлены! А почему? Я не знаю. Может быть, вы знаете? Ну, почему? Вы знаете?
— Кажется, знаю, — спокойно ответил Меирус.
— Измена! — прошипел Штеттин. — Вы знали об измене и молчали. Вы служили идиоту, которого я вышвырнул из кресла Первого Гражданина, и готовы служить любому подлецу, который сядет на это кресло вместо меня. Да я выпущу из вас кишки и сожгу их у вас на глазах!
Меирус оставался бесстрастным.
— Я пытался, и не раз, поделиться с вами своими сомнениями, но вы не слушали меня. Вы предпочитали следовать советам других людей, говоривших вам лестные вещи. Результаты превзошли мои самые худшие опасения. Вы и сейчас не слушаете меня, сэр. Что ж, я уйду и вернусь к вашему преемнику, который первым делом, без сомнения, подпишет мирный договор.
Штеттин устремил на министра налитые кровью глаза. Его тяжелые кулаки сжимались и разжимались.
— Ах ты, слизняк! Хорошо, говори, я слушаю.
— Я не раз говорил вам, сэр, что вы не Мул. Вы можете управлять кораблями и пушками, но не эмоциями ваших подданных. Понимаете ли вы, сэр, с кем вы воюете? Вы воюете с Фондом, который нельзя победить, с Фондом, за которым стоит План Селдона, с Фондом, которому предстоит объединить Галактику в империю!
— План Селдона расстроен. Так сказал Мунн.
— Значит, Мунн ошибся. Даже если бы он был прав, ничего не изменилось бы. Я и вы, сэр, — это еще не народ. А народ Калгана и других миров, находящихся в вашей власти, свято верит в существование Плана Селдона, как верит в него и вся остальная Галактика. В течение четырехсот лет никому, ни Империи, ни независимым королевствам, ни военным диктаторам — не удалось покорить Фонд.
— Его покорил Мул.
— Да, но Мула нельзя принимать в расчет: он исключение из правила. Вы — не исключение, и ваш народ это знает. Ваши солдаты идут в бой, страшась поражения. Они все время помнят о Плане Селдона и воюют с оглядкой. А противник, рассчитывая на тот же План Селдона, воюет без оглядки. Несмотря на первоначальные поражения, он не падает духом. В Фонде привыкли к тому, что поражение впоследствии оборачивается победой. А вы, сэр, занимая две трети территории противника, уже чувствуете себя побежденным. Вы даже не допускаете для себя возможности победы, потому что знаете, что такой возможности не существует. Уступите, иначе вас разобьют наголову. Отступитесь, и, может быть, вы что-то сохраните. Вы рассчитывали на силу огня и металла — они сделали все, что могли, но они бессильны против силы духа. Послушайте моего совета: отпустите Хомира Мунна. Отправьте его на Термин просить мира.
Штеттин побледнел и заскрипел зубами. Другого выхода не было.
В первый день нового года Хомир Мунн покидал Калган. Он провел здесь полгода, и за это время успела начаться и закончиться война.
Он прилетел один, а улетал с экскортом. Он прилетел как частное лицо, а улетал как неофициальный, но действительный посол мира. А самое главное, он раскрыл тайну Второго Фонда. Он улыбался, предвкушая, как удивит доктора Дарелла, молодого энтузиаста Антора и всех остальных.
Ему, Хомиру Мунну, наконец, открылась правда.
20. «Я знаю…»
Хомир не заметил, как прошли последние два месяца войны. Став чрезвычайным посредником, он оказался в центре межзвездной политики и нашел это положение весьма приятным.
Больших сражений уже не было. Случилось несколько стычек, неспособных что-либо изменить в ходе войны. Мирный договор был подписан на выгодных для Фонда условиях. Штеттин сохранил кресло Первого Гражданина, но лишился всего остального. Его флот был распущен, доминионы получили независимость. Им предоставили право войти в состав Фонда или же остаться самостоятельными государствами.
Формально война окончилась на одном из астероидов звездной системы Термина, на котором располагалась старейшая военная база Фонда. Со стороны Калгана договор подписал Лев Меирус. Хомир был заинтересованным наблюдателем.
Все это время он не видел ни доктора Дарелла, ни других членов тайного общества. Однако, Мунн не торопился: его новость могла подождать. Он всякий раз улыбался, воображая, как будет ее рассказывать.
Через несколько недель после подписания мира доктор Дарелл вернулся на Термин. В тот же день в его доме собрались люди, которые собирались там десятью месяцами ранее.
Обед тянулся долго, потом подали вино.
