Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 169
вразброс. Доверилась бунту, стихии? Бегу? Без вещей, без документов, прихватив один паспорт. Сорвалась с первого после освобождения места работы. Оставила первую после лагерных бараков комнату. Каким трудом терпения были нажиты эта служба и это жильё! Там, да, да, теперь уже – там, на окне остались висеть подаренные одной ленинградской дамой гардины. Еженощно уличный фонарь проецировал на потолок их затейливый узор. Разгадывая его, я придумывала утешительные решения Судьбы. И как же я верила в то, что отыщу своего сынишку и мы с ним, как лакомки, неторопливо и упоённо будем делить наш ненаглядный уют… На какое-то время в оставленном доме воцарится тишина. А затем? Затем – поселятся другие люди… В эти минуты там ещё корчится запуганная соседка Фаня.
Мучаясь грехом доносительства, она и медсестра Анна Фёдоровна всю ночь глушили себя водкой. Спать не ложились. Гадали: выпустят меня или нет. Обе в бестолковой, пьяной стремительности открыли мне дверь в шестом часу утра. Сбивая друг друга с ног, вынесли и влили мне в рот гранёный стакан водки, которую я не умела пить… Дичь! Дичь! «Простите меня. Я – подлая, подлая», – причитала Фаня. Вот откуда у них такая точность чисел, часов… Сколько же их, таких информаторов, было за жизнь?
На языке всех времён это именовалось побегом. Только бежала я не из темницы, не из лагеря, а из-под ока власти с воли. С ВОЛИ – к СВОБОДЕ!!! После семи лет отсидки в лагерях и пяти – фактической ссылки свобода была определена мне законом, по приговору советского суда. Но, не подпуская к этой свободе, власть требовала, чтобы сначала ей запродали душу. На ошейник с клеймом – «бывшая» – норовила прицепить ещё и поводок.
Время от времени я забывалась в поезде сном. Приходя в себя, ничего не понимала. То внезапно торжествовало удивление перед решимостью бежать, то резко осаживала знакомая стужа страха. Я уговаривала себя: для многомиллионного государства я – былинка. Они мстительны, злобны, но не станут же они разыскивать меня! К тому же я еду в самую запретную точку страны – в Москву. Там решу, куда деться дальше. Затеряюсь. И боже мой, вольный же я, в конце концов, человек! Я не хотела осознавать того, что принесла мне воля. Украли, увезли сына. Умер Коля. Все друзья были сосланы на пожизненный срок в Сибирь. Из глухой безработицы я выбралась случайно, устроившись в амбулаторию санитаркой. Работала на две ставки. Ведомство ГБ вербовкой выкручивало руки. Что у меня вообще есть? Ничего. Ничего, кроме «чувства войны»: никому не отдавать внутренней свободы.
На Севере оставались два давних друга: в Княжпогосте – освободившийся из лагеря несколько лет назад Дмитрий Фемистоклевич Караяниди, в Микуни – заключённый Борис Маевский. Отношение друзей к факту вербовки выявило их разительную несхожесть. Дмитрий чётко обозначил свою позицию: «Не бойтесь их, даже если станут угрожать наганом. Ничего они вам не посмеют сделать. Стойте на своём: „Нет!“» Только Господу известно, как укрепила душу его поддержка, как благодарна я была Дмитрию за союзничество чувств. Нелепо было связывать это с тем, чем он заключил тот разговор: «Больше я к вам не приду. Никогда». Последнее я объяснила смущением, неожиданно примешавшимся к нашей давней дружбе. И всё же… Он больше действительно не пришёл, выбыл из друзей. А они? Они – посмели. Наганом не грозили – под замок заперли. И вот я – бегу.
Так и получилось, что в друзьях остался один Борис. У каждого, наверное, есть такой. Он добивается твоей любви, а ты в нём видишь только друга, незаменимого собеседника. Знаешь: верить можно ему одному. Я догадывалась о тактических приёмах самого Бориса в схожих ситуациях. Своим интеллектом, хитроумной стратегией он выбивал почву из-под ног у лагерных «кумовьёв» (так в лагере называли начальников третьего отдела). Ему ничего не стоило смутить их закамуфлированным под классиков марксизма-ленинизма афоризмом немецких романтиков – Новалиса, Гёльдерлина и даже Ницше. Он «обходил» их, ставил в тупик. Моё же столкновение с ведомством Силы получилось лобовым.
Напутствие Бориса: «Езжай к Ма! Там всё рассудите», записка, которую он впопыхах набросал: «Мамуль! Помоги Томке. Ей сейчас худо», сотня рублей, оставшаяся от добытых им денег, – вот и все мои «соломинки». В придачу – наказ: не посвящать его Ма в историю вербовки.
Со всем этим в июле 1952 года я подъезжала к столице отечества – Москве.
Фотографии
Ефросиния Фёдоровна Мочаловская
Владислав Иосифович Петкевич
Тамара Петкевич с родителями, бабушкой Урсулой и младшей сестрой Валей
Тамара Петкевич с родителями и сёстрами: Валей и Реночкой
Тамара. 1936 г.
Рената (Реночка)
Валентина
Выпускной 10-й класс школы № 4, Васильевский остров
Нина Изенберг, школьная подруга
Владислав Иосифович перед арестом
Тамара Петкевич. 1930-е гг.
г. Фрунзе. 1940 г.
Платон Романович Зубрицкий
Вера Николаевна Саранцева. 1942 г.
Коми. Севжелдорлаг
Ванда Георгиевна Разумовская с дочерью Кирой
Кира Разумовская
Ольга Петровна Тарасова
Дом культуры в Княжпогосте
Александр Осипович Гавронский
Мира Израилевна Гальперн
Хелла (Елена Густавовна) Фишер
Новый год в бараке СЖДЛ (Севжелдорлаг). 1948 г.
Тамара Цулукидзе в роли Ильтан («Загмук»)
Тамара Цулукидзе с сыном Сандиком
Инна Курулянц
Борис Павлович Семячков, режиссёр ТЭК
Семён Владимирович Ерухимович, директор ТЭК
Сын Тамары Петкевич со своим отцом
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 169
