Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 191
не только от личной честности. Ведь чувствовал…
– А что моя жена? – спросил Васин, искажая лицо улыбкой.
– Сняла с кассы тыщу рублей.
– Неправда! – убежденно отрубил зональный прокурор.
– У меня есть оперативные данные. – Инспектор шевельнул папкой.
– Деньги она не возьмет.
– Почему же?
– Да потому что она честная женщина. Я с ней провел не одну беседу, чтобы не забывала, чья она жена. Другое дело – могли подвести работники магазина…
– Считаете, что деньги не возьмет? – задумчиво переспросил инспектор.
– Ручаюсь! Я же ее знаю не один год…
Васин беспомощно вспотел, не зная, что делать: просить ли инспектора о помощи, выпытать ли подробности, занять ли принципиальную позицию – или все–таки просить…
– Андрей Дмитриевич, – вдруг с непререкаемой силой заговорил Петельников. – А я ручаюсь за Рябинина! И я его знаю не один год!
В тишине, павшей меж ними, два человека смотрели друг на друга, будто столкнулись на горной тропе. Лицо зонального прокурора возвращалось, и вроде бы в обратном порядке, – окрепли щеки, задубел подбородок и поумнел взгляд. Но оно вернулось другим, залитое гневом догадки.
– Шантаж… Я сейчас сниму трубку и позвоню начальнику Управления внутренних дел.
– Ни к чему, потому что это не шантаж.
– А что?
– Спасение человека в беде.
– А я что – хочу его утопить?
– Есть такие подозрения, Андрей Дмитриевич.
– Что вы мелете, капитан? А старший следователь Антимонин тоже хочет его утопить? А заместитель прокурора города, к которому мы сейчас пойдем? А факты?
– Да, вас много, – мельком вставил инспектор.
– И чего все забегали? Приходил тут ученый, теперь вы…
– Андрей Дмитриевич, у вас зуб когда–нибудь болел?
– Болел–болел! Ну и что?
– Зубы – хорошие ребята. Один болит, а все ноют…
Васин уже с нескрываемой злостью смотрел на этого уверенного и, пожалуй, лощеного инспектора. Он не мог простить трюка с женой, который задел в нем какие–то дремавшие опасения. Жене нужно уходить из магазина немедленно, чтобы вот такие милицейские пижоны не трепали ее имя.
– И все–таки наглость ваша вам даром не пройдет, – пообещал он инспектору.
– Нынче даром ничего не бывает, – согласился Петельников.
– Видимо, не дорожите своей работой.
– Очень дорожу, но убеждениями и друзьями – больше.
– Жена есть жена, а за других ручаться вам не советую, – начал отходить Васин.
– Кому вы обязаны этой сентенцией?
– Жизни.
– Не жизни, Андрей Дмитриевич, а уголовной практике. Если бы нельзя было ни за кого ручаться, то государство бы развалилось.
– С чего же это?
– А мы ручаемся друг за друга, поэтому и живем. Ручаемся за водителя и доверяем ему рейс. Врачу доверяем здоровье, потому что ручаемся за него. Детей доверяем учителям, правосудие доверяем юристам, а получку – жене…
– Тогда как же у него оказались деньги? – перебил Васин.
– Их подложила Калязина.
– Как?
– Пока не знаю, но даю вам слово офицера, что это сделала она.
– А я даю вам слово, что заместителю прокурора города изложу только объективные факты.
– Сделка состоялась, – заключил инспектор…
Когда он вышел, зональный прокурор схватил трубку – звонить жене. Но какая–то недодуманная мысль задержала палец на диске. Что–то о Рябинине, инспекторе и этом Гостинщикове… Нет, не мысль, а вспомнился инспекторский доморощенный афоризм. Как там… Зубы – хорошие ребята: один болит, а все ноют. Все–таки была мысль, которая теперь выбиралась из–под дурацких слов про зубы. Васин поймал себя на том, что не хочет этой мысли. Прет, как поганка из земли…
Если бы его вот так обвинили, кто бы пришел защищать?
Васин усмехнулся: больной зуб нужно своевременно пломбировать.
И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я (на отдельном листке). Не забыть бы. Пусть несвязно, потом передумаю и перепишу.
Смысл жизни не в работе, которая обеспечивает существование, но не наполняет ее смыслом. Смысл жизни не в выпуске продукции, не в тоннах стали и не в метрах ткани… Не в освоении космоса, который, похоже, и не жаждет освоения. Не в служении науке, – она не идол. Не в овладении тайнами природы, которой до нас нет никакого дела…
Смысл жизни лежит не в освоении материального мира, а в сути человеческих отношений.
Допустим, на планете появился единственный человек и живет себе один. Работает, проникает в тайны материи, занимается спортом… Есть смысл в его деятельности? Есть, потому что ему нужна еда, одежда, жилище; нужно утолять свое любопытство. А есть ли смысл в его жизни? Нет. Кому он нужен на этой своей планете? Будет он там жить, не будет… Но вот появился второй человек – их теперь двое. И сразу у первого появился смысл жизни – он нужен этому, второму, как и второй нужен ему.
Природа для нас, но мы не для природы – мы друг для друга. Смысл жизни может быть только один и только в одном: мы рождаемся друг для друга. Иных оснований для нашего существования нет и быть не может.
Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Не сложилось ли у вас, граждане юристы, превратное впечатление, что Калязина – человек недобрый? Если сложилось, то зря – не те вы копите нюансы.
Человек я добрый и любому помогу в беде и в горе. Но покажите мне того, у которого настоящая беда. Где он? Я скажу где.
Соседка надо мной, по фамилии Самопёсова, попала в беду. У нее сын, химик–аналитик, подающий надежды, женится на простой девчонке с фабрики. Больше того, отец невесты – токарь–пекарь, а мать – вахтер. Самопёсова, злая, как пес, собирается идти в фабком, дабы помогли расстроить мезальянс.
У моей сослуживицы Аллы Константиновны беда: ездила в командировку, вернулась и за тахтой обнаружила посторонний женский чулок. Муж клянется, что нашел его на улице и взял для протирки своей автомашины.
У ее дочери тоже случилась беда: в конце рабочего дня пошла в фотолабораторию, работает тихонько в темноте… Ее там по недосмотру закрыли, и все ушли. Ночь просидела.
Афанасий Иваныч, начальник нашей жилищной конторы, попал в беду: чуть было не выиграл в лотерею «Москвича», на один номер не сошлось. Неделю ходит, лица на нем нет, пива не пьет. Обидно ему.
Я бы вам этот списочек могла составить на десяти страничках машинописного текста. Да вы и сами знаете, граждане юристы. У вас у самих подобные беды. Например, Калязину не упечь, а для вас неприятность.
Возвращаюсь, как говорят, к вышеупомянутому: человек я добрый и в горе помогу. Только покажите мне это горе…
У Леденцова был свой кабинетик, именуемый «тещиной комнатой», «шкафом», «морилкой»… Стол, два стула и сейф. Вошедшему идти было некуда – только сесть на стул, к столу, за которым строго пламенел Леденцов. Зато отдельный.
На зазвонивший аппарат Леденцов сперва внушительно глянул и только после взял трубку:
– Вас
Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 191
