Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 187
первой полосе центристской «Планеты» маленький мальчик Иль радостно бежал к воинственной деве в республиканском колпаке.
– Особенно хорошо это выглядит на фоне утверждений, что «Иль должен вернуться в лоно Республики».
Дюфур поднял голову от газетного вороха. Рядом стоял бывший секундант Брюна, он же парламентский корреспондент «Жизни», свято хранящий верность коричневому и Маршану.
– Вы правы, Пикáр, – миролюбиво согласился Поль, – замеченное вами сочетание даёт широкий простор для пошлостей. Увы, центристы сегодня настроены радикально, а радикалы осторожны, как центристы.
– То есть как «Бинокль»?
– Я бы не назвал нашу позицию осторожной, – улыбнулся Дюфур. – Как совершенно справедливо заметил не помню кто, мы живём в трёхмерном пространстве, а значит, у нас всегда есть свобода манёвра. Клермон сделал алеманам подарок двадцать два года назад. Согласен, интересы наших проснувшихся под властью колбасников соотечественников, честь Республики и справедливость требуют возвращения в лоно, но почему именно сегодня? Предварительный успех в Аксуме усилил бы впечатление от своевременного ультиматума.
– Я читаю ваши статьи и, представьте, вполне их понимаю. Не спуститься ли нам в буфет?
Очередь в буфете стала меньше, зато кончилась лососина. Кофе в Собрании варили посредственно, хотя аперитивы смешивали неплохие, коньяк тоже был сносным.
– Я хотел бы вас угостить, – заявил Пикар. – С тех пор как вы заменили Русселя, читать «Бинокль» стало заметно приятней.
Дюфур поклонился. «Адель» – подлинная – настраивала на шутливый лад. Они немного поговорили о коньяках и преемниках Брюна и де Гюра. К разговору присоединился репортёр из «Патриота», полагавший, что Третьей республике пора уступить место Второй империи, которая и вернёт не только восточные провинции, но и Помпеи. Завязался ленивый спор, прерванный знаменующим конец перерыва звонком. Имперец откланялся, Поль последовал было его примеру, но Пикар его остановил.
– Сейчас будут принимать запросы, так что можно не торопиться… Месье Дюфур, у меня к вам, лично к вам, а не к сотруднику «Бинокля», крайне деликатное дело. По известным причинам я не хочу обращаться к своим товарищам, так как в некоторой степени выступаю против общих интересов. Вы же – человек в данном случае неангажированный…
– Господа журналисты! – Парламентский секретарь с тонкими усиками и блестящей от бриллиантина головой обвёл буфет укоризненным взглядом. – Прошу поторопиться. Прибыл господин премьер-министр. Сразу же после запросов двери в зал заседаний будут закрыты, и он выступит с речью.
– Неожиданно, – признался, поднимаясь, Пикар. – Для меня, но вряд ли для сотрудника газеты, оказавшей главе Кабинета столько услуг.
– Я готов оказать услугу и вам, – ушёл от ответа Поль. Появление премьера стало сюрпризом, но значило ли оно, что патрон окончательно разошёлся со своим негласным партнёром?
Они вошли в ложу прессы, когда соратник покойного Пишана и преемник покойного де Гюра в очередной раз требовал снести Басконскую колонну, это «безвкусное восхваление коронованного чудовища». Следующим был уже третий по счёту «аксумский» запрос бывшего секунданта Поля и ещё пятерых центристов-провинциалов, к которым неожиданно примкнул де Шавине. Депутаты требовали решительных действий, а между ложей прессы и гостевой ложей на облицованной императорским порфиром стене застыла, словно вникая в суть запроса, маленькая ящерица. Дюфур поморщился и достал блокнот.
* * *
Баронесса де Шавине стояла у окна новой городской квартиры и смотрела на первый в этом году снег. С тех пор как, опираясь на руку отца, она переступила порог церкви Святой Анны и зазвучал орган, минул год, но Эжени чувствовала себя даже счастливей, чем в день венчания. Её медовый месяц, начавшийся в осеннем Лютеже и продолжившийся на Ахейских островах, не кончался. Постоянные отлучки Жерома, уезжавшего в свой парламент, когда молодая женщина ещё спала, и появлявшегося лишь к вечеру, превращали жизнь в упоительную череду любовных свиданий. Ещё не было дня, чтобы барон вернулся без цветов, а когда он отправлялся в округ, принимал участие в депутатских инспекциях или просто задерживался сверх обычного, приходили телеграммы. Жером называл их поцелуями из бумаги, а Эжени – собачками любви: в недавно прочитанном ею романе влюблённые не потеряли друг друга благодаря носившему письма псу.
Сегодняшняя телеграмма сообщила о внеурочном фракционном совещании, и баронесса воспользовалась случаем, чтобы втайне заказать подарки к Рождеству. Портсигар с вделанной в крышку старинной монетой для отца, шкатулку в этрусском стиле для мамы и свой портрет среди цветущего жасмина – для Жерома. Это было их любимой семейной шуткой: объяснять гостям, что, не озаботься в своё время крестоносец де Шавине гербом, нынешний барон избрал бы своим символом ветку жасмина.
Приглашённый Эжени художник славился умением изображать цветы и обещал уложиться в три сеанса. Молодая женщина не любила позировать, но согласилась бы и на большее количество – ценивший точность Жером восхищался старыми портретами, на которых кружевам и драгоценностям уделялось не меньше внимания, чем лицу, современную же манеру, когда все кажется словно бы полустёртым, не одобрял. О вкусах мужа Эжени узнала, когда маркиз преподнёс зятю модный пейзаж, являвший собой мешанину синих, зелёных, серых и розоватых пятен. Баронесса была слегка близорука, и для неё эти пятна сливались в рассвет над морем, но Жером видел каждый небрежный мазок, и это его раздражало, хотя из уважения к тестю он и повесил стоившую немалых денег картину в своём кабинете.
Портрет с жасмином позволял под благовидным предлогом перенести «Рассвет» в спальню Эжени, куда Жером входил при свете ночника. Фигурку поднявшего фонарь рыбака они купили в Помпеях, а рыбаку нужно море, пусть и нарисованное. Баронесса улыбнулась своим мыслям, подышала на холодное стекло и вывела вензель мужа. Было чуть больше четырёх, но уже начинало смеркаться – в это время в Старых Клёнах пили кофе. Зажив собственным домом, Эжени сохранила верность прежней привычке. Небрежно стерев с окна рисунок, молодая женщина собралась пройти в столовую, но раздался звонок, и лакей объявил о приезде кузины Лизы. Это было по меньшей мере удивительно – Лиза страдала постоянными мигренями, и родственники её почти не видели. Кузины не было даже на свадьбе, но, возможно, ей стало плохо где-то поблизости.
При виде родственницы Эжени укрепилась в своём предположении – Лиза выглядела ужасно. Слегка растерявшаяся хозяйка предложила гостье кофе, та замялась, Эжени улыбнулась и велела принести второй прибор.
– На улице холодно.
– Да, – глаза Лизы были сухими и колючими, – очень холодно, но я пришла не для того, чтобы обсуждать погоду. Само собой, вы одна?
– Жером будет поздно.
– «Будет поздно»… – Кузина усмехнулась. – О да, он умеет объяснять свои отлучки. Шавине, моя дорогая, вам изменяет и изменял с самого первого дня.
– Я… я не понимаю.
– Конечно, не понимаете. Барону де Шавине, который не
Ознакомительная версия. Доступно 38 страниц из 187
