доложили, что ее не удастся больше держать в потемках, Тоше не один день понадобился, чтобы поинтересоваться, как она себя чувствует. Впрочем, скорее всего, это было всего лишь предлогом его звонка ко мне — главным образом его заботило, как переложить вину за свое головотяпство на кого-то другого и продемонстрировать завидное усердие в изолировании Дары от уже найденного и совершенно, с его точки зрения, очевидного виновного.
Вот только прошли уже те времена, когда я был готов приспосабливаться к нему, уговаривать его, выслушивать от него все, что угодно, лишь бы он не отобрал у меня возможность видеться с Дарой. Свои призрачные права на нее он сам по ветру пустил, тогда как ее интерес и уважение ко мне произошли из моего неизменного умения — и желания — понять ее. О чем я ему и сказал — впервые за много лет — твердо и бесповоротно.
Нужно отдать ему должное, после этого времени он терять не стал — тут же ринулся восстанавливать утраченные позиции. Самоотверженно, судя по всему, поскольку Дара вдруг перестала нуждаться в нашем с Мариной обществе. Выражение лица последней в тот момент, когда Дара предупредила ее, что их с Игорем больше не нужно никуда подвозить, уверило меня, что она полностью разделяет невольно вырвавшийся у меня комментарий. Но лично я предпочитал, а в последнее время так и вовсе привык разделять мысли Дары, поэтому без малейших колебаний вернулся к своему негласному наблюдению за ней.
И тут же понял, почему Тоша, добившись от меня обещания избавить Дару от каких-либо откровений, не стал спорить в ответ на мое решительное заявление о нашем с Дарой взаимопонимании. О нет — у него в рукаве, как оказалось, совсем другой козырь был припасен. В разговоре с Дарой он не изобразил меня бессердечным чудовищем — сказалась, видно, непривычная ему твердость в моем голосе. Правда, в ее мыслях то и дело мелькал образ какого-то павлина с пушистым, в виде нимба, хохолком на голове, от которого меня временами просто подташнивало. Себя он также не стал представлять благородным и преданным поклонником, готовым ради беззаветной любви к женщине взять на себя заботы о ее ребенке — не решился, видно, упорствовать в этой лжи после того, как Дара его в другой уличила.
Вместо этого, не имея больше возможности убеждать ее в невероятном сходстве с ним самим, он прочно вбил ей в голову мысль, что она пошла в мать. Моя дочь — точная копия этой невзрачной, недалекой, истекающей раболепием и покорностью женщины?! Не стоило удивляться, что она впала в глухую депрессию, мириться с которой, равно как и с ее причиной, я не собирался.
Медленно, осторожно, поначалу едва уловимыми ощущениями, затем все более яркими и четкими картинами, я начал возвращать ей ее же воспоминания, которые хранил у себя в голове, как человек — свои самые главные ценности в шкатулке. Об окружающем ее всеобщем преклонении. О восторженном принятии ее публикой во время любого спектакля. О неспособности даже наблюдателей устоять перед ее полной жизни натурой. О своем восхищении глубиной ее мыслей и чувств. Об охотном согласии Марины вести с ней разговор на равных. О неутолимой потребности ее сестры и Игоря в ее бездонном оптимизме.
Хранительский наследник, кстати, случайно оказался в то время менее бесполезным, чем обычно, приложением к Даре, и я впервые в жизни не жалел, что ему ее мысли доступны чуть ли не лучше, чем мне. Убеждая ее в том, что ей не грозит жалкая судьба ее матери, он, конечно, в первую очередь стремился доказать ей свою незаменимость, но меня устраивали чьи бы то ни были усилия, помогающие мне оттащить ее от пропасти отчаяния.
Она так до сих пор и не знает, что главной силой в возвращении ей веры в себя был вовсе не Игорь, которому, как обычно в любом нашем сотрудничестве со светлыми, достались затем все лавры ее признательности. Но это неважно. Для меня главным было то, что к лету она снова стала моей Дарой, словно переборов тяжелую болезнь и выйдя из нее еще более непобедимой.
Ее ближайшее, как она все еще полагала, окружение отреагировало на это в присущем им стиле: ее мать сочилась, как обычно, слезами, Тоша — гордостью, как будто хоть один палец к ее возрождению приложил, а ее сестра и Игорь вновь вцепились в нее мертвой хваткой, чтобы хотя бы отраженным светом светиться. Я же решил на какое-то время ослабить свое на нее воздействие — чтобы дать ей возможность самой задуматься над тем, почему они все вдруг снова оказались рядом только после того, как к ней вернулись ее энергия и жизнелюбие. А также над тем, от кого они ей достались — если с матерью у нее нет ничего, кроме незначительных внешних черт, общего.
И осенью мне показалось, что лучшее решение еще никогда не приходило мне в голову. Дара явно начала избегать Игоря, как, впрочем, и всех остальных желающих подзарядиться от нее. Но возвращаться в невидимость мне не пришлось — за лето Дара вдруг резко повзрослела, и у нее определенно появилась потребность в более зрелом, взрослом общении. И удовлетворить эту ее потребность смогли, как оказалось, только мы с Мариной, которые никогда в жизни не обращались с ней, как с младенцем.
У меня возникло ощущение, что воплощается в жизнь моя давнишняя мечта — отбросив все детские увлечения, Дара сама ищет моего общества, у нее появляется все более глубокий интерес к моему ремеслу, и над душой у нас не стоят ни сами светлые, ни их потомки. А спустя самое непродолжительное время я вдруг осознал, что воплощение этой мечты превзошло мои самые дерзкие ожидания.
Говорила с нами Дара, в основном, о выявлении самых низменных сторон человеческой природы и способах радикальной борьбы с ними — я только посмеивался, догадываясь, чьи именно пороки бросились ей в последнее время в глаза, взывая об отмщении. Но только догадываясь — самой яркой, заполнившей почти все ее сознание в то время, стала мысль отыскать отца.
К моменту моей первой после лета встречи с Дарой, которая тогда впервые отменила свой поход в бассейн, эта мысль уже практически превратилась у нее в навязчивую идею. Столкнувшись с которой, я впервые по-настоящему понял смысл пресловутого у нас — я имею в виду, у всех нас, проводящих большую часть времени на земле — пугала под названием «конфликт интересов». Мне не только перекрыли
