1
Когда фамильное серебро чернеет – позади некий исторический период, который был забит делами настолько, что ты даже не замечал, как оно чернело.
Снег почернел за одну ночь, будто дело было не в январе, а в марте. Вдруг (ох уж это «вдруг», в котором все катастрофы и все стоящие изобретения) вдруг стало так тепло, что Карла всё утро подмывало распустить войско.
Мнилось, что это не оттепель, а весна. Пехоте, похоже, пора возвращаться в свои деревни и приуготовлять там посевную и обрезку садов. Рыцари, наверное, рвутся в свои замки, потому что в их окрестностях скоро станет так живописно от первоцветов и клейкого зеленого газа на ветвях, что трудно будет простить себе и объяснить, почему ты не пришел посмотреть, как в твоём лене наступала весна. И даже меркантильный, зимний д’Эмбекур не смог полностью искоренить герцогский пацифизм, вслух зачитывая свои военные записки о том, как именно они проиграли вчера и как именно победят сегодня.
– Иначе и быть не может. Сегодня все козыри у нас. Англичане морозостойки, как пингвины. У них за ночь ни одного отмороженного, а вот у французов – третья часть кавалерии без пальцев на ногах, без ушей и без носов. Далее так. Тевтоны чуток отожрались и готовы продолжать. Их, понимаете ли, гибель гроссмейстера «сплотила общим горем». Дословно. Кстати, ими теперь командует герр Иоганн.
– Руденмейер?
Д’Эмбекур нырнул в свои записи и вскорости вынырнул впечатленным.
– Да, Руденмейер. Вижу, в том, что касается Ордена, я от Вас безнадежно отстаю.
«А в остальном, значит, опережаешь», – можно было бы подковырнуть его, но Карл эту возможность не востребовал. Его кисть размазала в воздухе знак бесконечности, что, верно, должно было означать «Не очень-то безнадежно!», и д’Эмбекур продолжал:
– Кондотьеры, как уже говорилось, дезертировали. Хоть их и оставалось всего-то около восьми сотен, но меня это обнадёживает. Честно говоря, от одного вида Пиччинино у меня внутри начинают падать пизанские башни.
– Знаешь, кстати, как меня за глаза называл двадцать с лишним лет назад Пиччинино? – ни с того ни с сего оживился Карл. Прелый воздух первой зимней оттепели определенно бодрил, но бодрил в каком-то странном ключе. – Называл «мальчик-весна». Каково? Душа поэта в теле воина. Типично скандинавский синтез.
Д’Эмбекур был в ужасе. Он попробовал улыбнуться, но получилось, что оскалился. Видимо, вальяжные мемуары Карла свалили ещё одну башню.
– А кто Вам это сказал? – поинтересовался он, чтобы не выглядеть деревянным.
– Донесли, – серьезно ответил Карл и отвернулся. Ему всё казалось, что, если присмотреться, то можно заметить, как именно раскисает и чернеет снег.
– Кстати о доносах, – собрался наконец д’Эмбекур. – Мне сегодня донесли, что моя жена в тягости.
На этот раз Карл среагировал быстро и недвусмысленно, как говорящие головы из энско-эмских разговорников.
– Что ж, поздравляю, мой друг. Буду крестным отцом твоему чаду, если не возражаешь.
– Для меня, для нас с Камиллой, это большая честь! – пролепетал д’Эмбекур.
Тем временем Карл заметил, что снег вокруг его правого сапога приобрел мышиный оттенок, затем сразу стал серым с фиолетовым отливом, потом темно-серым и наконец черным, как волосы Камиллы. Весна!
2
Настроение было пасхальным. Карл был рассеян, как простительно только в семнадцать. Мир был цветным и зыбким. Была дымка, а солнце, которое иногда честят непобедимым, стояло достаточно высоко для того, чтобы от этого у многих, а не только у Карла, мозги сдвинулись набекрень.
Английские лучники взяли своих бургундских коллег на поруки, и слава Богу. Потому что если бы не это, ни одна бургундская стрела не попала бы в цель – даже малочувствительный Александр проявлял избыточную экзальтированность из-за всего того, что обозначается «погодой».
– Заряжай, блядь! – беззлобно, буднично командовал английский лейтенант по имени конечно же Джон.
Прекословить и не подчиняться таким приказам было как-то противоестественно. Все подчинялись. Интернационал лучников походил на доходную китайскую мануфактуру, с которой сорвали крышу для зрелищности. Одни синхронно делают одно (например, подносят плотненькие вязанки стрел), другие – другое (например, берут стрелы и натягивают тетиву), третьи отправляют стрелы французам. Слаженно чертыхаются, слажено подаются вперед, используя мгновение передышки на тест ПНП (попал-не попал), хотя попробуй разбери, кто попал, ты или сосед, но тем лучше – падает один мужик с алебардой, а в своей меткости уже не сомневаются трое или пятеро. Затем пальцы очень слаженно берут новую стрелу, а задний ряд проделывает весь цикл с начала.
– Я тебя предупреждал, – ворчит Пьер, обращаясь к Александру, который с наслаждением дышит теплыми испарениями поля под Нанси и старательно привыкает к монотонности ратного дела. – Я тебе ещё третьего дня говорил, ведь так?
– Так, – сразу соглашается Александр, не вникая. «Заряжай!» – зовет луженая глотка лейтенанта Джона.
