Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 171
— Всего-то-навсего хозяин парфюмерной лавки, будь он проклят, — слышится еще через мгновение.
Комиссар чувствует на себе взгляд Барруля. Когда профессор поворачивает голову, в стеклах очков вспыхивает и гаснет отблеск фонаря.
— А почему бы и нет? Это вопрос чувствительности.
— Ну-ка, расскажите поподробней.
Барруль смотрит в сторону. Видно, как ему не по себе, как неуютно здесь. Давно уже эти чувства пересилили начальное любопытство. Давно уже — с той минуты, как вместе с комиссаром поднялся из подземного святилища — он ведет себя иначе. Уклончиво.
— Да я говорил-то с ним не более получаса.
Тисон хранит молчание. Выжидает. Через минуту видит, как его собеседник, оглядевшись, оборачивается к темному и заброшенному дому за спиной.
— Это человек, одержимый точностью, — произносит наконец профессор. — Без сомнения, многое объясняет то обстоятельство, что его ремесло связано с химией… Он, так сказать, манипулирует собственной системой мер и весов. А вообще — он сын века, порождение нашего времени. С полным правом может считаться таковым… Расчетчик… Геометр.
— Стало быть, он нормален?
— Комиссар, вам ли не знать, что слово «норма» — двусмысленно и обоюдоостро? В этом человеке намешано много всякой всячины, в том числе — и весьма опасного свойства.
— Ну, опишите мне его… Определите.
Не знаю, получится ли, отвечает профессор. Можно вообразить себе лишь малую толику, не более того. Когда он говорит об одержимости точностью, это следует понимать как повышенное внимание к мелочам и деталям. Особенно — при математическом складе ума. Здесь присутствует и то и другое. Вне всякого сомнения. Наличествует и это и то. И хотя злодей не получил систематического образования, дело идет о природном математике. О человеке, одаренном способностью улавливать закономерности, вычленяя их из неимоверного множества разнообразных данных — воздуха, запаха, ветра, топографии города…
— Короче говоря, вам ли не понимать, о чем я… — завершает Барруль.
— Но почему он убивал?
— Может быть, тут сыграло свою роль тщеславие… Бунтарство… И может быть, какая-то застарелая обида.
— Забавно, что вы упомянули обиду. У него ведь была дочь. Умерла два года назад, когда была эпидемия желтой лихорадки. Ей было шестнадцать лет.
Барруль глядит на него с интересом. Но — не без боязни. Тисон слегка покачивает головой. Глядит в одну сторону, потом — в другую, тень заволакивает ему глаза.
— Как и моей.
И холодно перебирает в голове все, что происходило не так давно в подвале. Как поразился Кадальсо, получив приказ доставить мыловара не в тюрьму на улице Мирадор, а сюда, в замок, в заброшенное здание Морского корпуса. Долгий допрос. Крики боли — поначалу, конечно. И то, какое лицо сделалось у профессора Барруля, когда комиссар свел его в этот полуразвалившийся подвал. Его ужас, его растерянность. Профессор, вы десять лет кряду утверждаете, что вы — мой друг. Пришла пора доказать это. У вас имеется полчаса на то, чтобы поскрести душу этого субъекта. Прежде чем вам явлены будут все демоны, обитающие в нем. И во мне.
— Продолжайте, пожалуйста, профессор. Скажите мне, что вы думаете об этом.
Барруль отвечает не сразу, и, пока он раздумывает, Рохелио Тисон вспоминает, как недавно, стоя с сигарой в зубах, прислонясь к стене, слушал их разговор. И при свете масляной лампы наблюдал за профессором, присевшим на колченогий стул. Его собеседник, наскоро и небрежно перевязанный, скованный цепями по рукам и ногам, лежал на старом топчане. Покуда вполголоса, почти шепотом шел этот разговор, масляный огонек заставлял лосниться нечистую кожу на лице парфюмера, играл в его зрачках, расширенных опийной настойкой — одна-единственная капля на стакан воды, — которую комиссар дал ему выпить. Пояснив, что хочет, чтобы тот сохранил ясность рассудка и не слишком сильно страдал от боли. Чтобы мог соображать. На краткое время вашей беседы. Потом будет уже все равно, страдает он или нет.
— Не подлежит сомнению, — говорит наконец Барруль, — что он восстал против нашего приземленного миропонимания. Для него варить мыло — не просто заработок, но работа, требующая ювелирной точности, абсолютной точности всех ингредиентов, с которыми имеет дело. До которых дотрагивается, которые обоняет. И которые осядут на коже других существ. Прежде всего — молодых женщин. Каждый день появляющихся в его заведении и покупающих то или это…
— Мразь.
— Не надо упрощать, комиссар.
— Вы намекаете, что он еще и своего рода художник?
— Вероятно, сам он считает себя таковым. Ученым и художником. Вероятно также, что это ощущение позволяет ему не чувствовать, что он всего лишь механически перемешивает вещества и составы… У него, наверно, чувствительное нутро. И вот во исполнение его требований он и убивает.
«Чувствительное». Это слово срывает с губ Тисона горький смешок.
— Ну да… Этот его сплетенный из проволоки бич. Он ведь был при нем. Мы нашли его в подземелье.
— Надо полагать, это братство флагеллантов подало ему идею?
— Он ведь даже не полноценный член общины. В нее принимают лишь людей благородного происхождения. Он был всего лишь служкой, причетником… Помогал на церемониях.
Тисон поднимает голову к небу. Над выщербленными мрачными стенами замка во тьме блещут звезды. Такие же холодные, как его мысли. Никогда еще не соображал я так отчетливо, думает он. Никогда не представлял себе так ясно настоящее и будущее.
— А как он мог предвидеть, куда упадет бомба?
— Он, так сказать, вышколил себя. Развил в себе некое умение. Способность прочувствовать Кадис — совершенно особый город, научившийся сообразовываться с морем, с ветрами, которые он благодаря тому, как выстроен, встречает и направляет. И для него это не просто скопище домов, населенных людьми, но еще и конгломерат воздуха, звуков и беззвучии, температур, разнообразных видов света, многих запахов…
— Стало быть, мы с вами были не так уж не правы.
— Вот именно. И вы это доказали. И, подобно этому человеку, тоже мысленно начертили такую особенную карту города, составленного из всех этих элементов. Города, существующего параллельно со всамделишным. Но — тайным, скрытым от взоров.
Наступает долгое молчание, которое комиссару не хочется прерывать. Но вот наконец Барруль беспокойно пошевелился в полумраке.
— Черт… Чертовски все это сложно, понимаете ли… Я ведь могу лишь воображать. Говорил-то с ним не больше получаса. И вовсе не уверен, что, копаясь в этом…
Тисон останавливает этот поток оправданий движением руки. Довольно нетерпеливым. Сегодня ночью время особенно дорого.
— Вернемся к бомбам. Скажите мне, откуда появляются эти «после» и «до»?
Барруль снова неподвижен. Я могу выдвинуть довольно рискованную гипотезу, произносит он наконец после паузы — на этот раз краткой и задумчивой. Простую идею, никак не подпертую наукой. Когда раздавался гром французских орудий, сложный мир этого химика-мыловара приходил в движение, причем — одновременно в нескольких направлениях. Самых неожиданных. Быть может, вначале он боялся, что в него угодит осколок или картечная пуля. Быть может, он начал появляться там, где взрывались бомбы, наслаждаясь тем, что на сей раз остался невредим. Не исключаю, что на второй, на третий раз вместо облегчения он стал испытывать другие чувства…
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 171
