Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 177
1/XII 65
Время бежит под откос. Скоро Москва.
Я живу здесь очень интенсивно: работаю, гуляю, лежу, пишу письма – день набит до отказа. Еле успеваю написать письмо, выстирать платки.
Была мечта: кончить о Фриде числа 5-го, а потом 10 дней жить вольно, отдыхать. Но нет. Хотя работаю ежедневно и много, вижу, что и к 15-му еле кончу.
Глина размялась, потеплела, лепится, и это дает счастье и чувство полета. Но хорошо ли то, что слеплено? Имеет ли оно хоть отдаленное сходство с нею, чей голос я слышу, очи вижу? Не знаю.
Вчера утром вдруг – Иосиф. Был у Гитовича, который отбирает с ним его стихи для книги. Чудеса! На днях он с успехом выступал в Союзе на семинаре молодых; все хвалили; Кетлинская («она всегда на два шага впереди прогресса», – говорит о ней Дар) в восторге и обещает напечатать стихи. Ездил он в Москву, видел трижды в больнице АА и получил множество переводов – в «Прогрессе» и Гослите. Все, казалось бы, хорошо. Но он грустен, темен, тяжел, невнятен. Два раза его слова полоснули меня по сердцу. Я позвала его обедать. Мы вообще-то всегда в складчину кормим всех гостей – жен Гладкова и Ляленкова, Наташу Долинину и пр. А тут был обед уехавшего Дара. Так что я звала Иосифа уверенно. Он пошел – по двору шел очень лихо, руки в брюки, свистал. И вдруг на крыльце:
– А меня там никто не унизит?
За столом быстро познакомился с Гладковым, поговорил с ним о Цветаевой… Вернулся в комнату, сел. И вдруг:
– Если бы меня хоть через день кормили таким обедом, я бы перевел все на свете…
Когда он поднялся, я стала предлагать ему денег – нет. Обещал приехать завтра.
* * *
Пойти бы к Фридочке на могилу, рассказать бы о нем ее холмику.
* * *
Из того, как развивается дело Синявского видно, что наша борьбы за Бродского принесла большую пользу.
11/XII 65. Еще Комарово
Читаю.
Полторак «Нюрнбергский процесс»{190}.
Вглядываюсь в лица негодяев. Убийцы, палачи – все это только cлова. Что это? Как это случилось с человечеством – лагеря – это?
Природа фашизма до конца, до дна непонятна мне.
И тут же лица обвинителей, судей.
Руденко (не помню, что он делал при Сталине?).
Л. Н. Смирнов.
Это им полтора года мы без успеха писали об Иосифе, с ними говорил КИ – от них мы ждали помощи…
Слушаю, слушаю о Синявском и Даниэле. Ловлю каждое слово.
Шолохов попал под это дело, как под трамвай.
Поехал получать Нобелевскую премию – и должен скрываться от международных писательских петиций.
Отвечает о Пастернаке, что его стихи – бред, а сам БЛ – внутренний эмигрант… И отказывается заняться делом Синявского, хотя он член правительства.
И воображает себя патриотом (не любя Пастернака!), защитником мира (не защищая арестованных).
Сидел бы в Вешенской.
17/XII 65. Москва
Последние дни в Комарове были трудны. Я думала, три последних дня буду только гулять, читать, слушать музыку. Но вышло не так.
В понедельник, 13-го, утром, я прочитала статью о Фриде приехавшим специально Эткинду иНаташе{191}. Накануне не спала с шести часов. Читала час и от этого как-то вся распухла. Они сделали много замечаний, я записала. Еле стояла на ногах, хотела лечь.
Стук в дверь – Иосиф.
К счастью, они уехали и он ушел к Гитовичу, обещав вернуться в шесть. Я легла. Спать не могла (срок), но хоть уняла сердце лежанием. В шесть часов пришел Иосиф, я позвала Дара, Гладкова; приехалиТата{192} и Яша – Иосиф читал стихи.
Очень громко, почти крича.
14-го надо было потихоньку укладываться и гулять, а я села делать поправки и правила до одиннадцати часов вечера.
20/XII 65
Главное, я уже знаю, как напишу о Фриде – в стол.
О том, что она к гражданственности шла от материнства, от обороны человека. Не из задора.
5/I 66. Переделкино
В Москве Иосиф.
Прислал мне милое поздравление с картинками. Был – правда, ненадолго, на бегу. У него грипп – 38.3, – а он мчался в Гослит, к Слуцкому и пр. Подарил мне свои стихи о Боге в деревне и один перевод из Галчиньского. Сказал:
– Это будет смешно, но я, кажется, уеду обратно в Коношу. Там можно дешево прожить.
Рассказывают, что в Ленинграде где-то выступал Толстиков и объяснял, что освобождение Бродского – «крупная политическая ошибка Москвы».
На партсобрании в ТАССе делал кто-то официальный сообщение о Синявском и пр. И добавил: «Писатели вмешивались в дело Бродского и добились его освобождения совершенно незаконно».
7/I 66. Переделкино
Только что я проводила Иосифа – до мостика, до кладбища, и показала ему наверху две сосны.
Он приехал около часу. Сидел у меня, курил и читал отчет о беседе с собой. Мы ждали, когда нас позовет Дед.
Наконец, Дед нас позвал. И вот Дед сидит на диване, а Иосиф ходит, и Дед встает и подводит его к полкам англичан и американцев; и они перекидываются именами и оценками. Иосиф учтив, добр, внимателен – и, я вижу, не спорит, даже когда не согласен.
Все идет довольно хорошо, пока за обедом (Дед, я, Клара Израилевна и Бродский, наверху) Дед не просит Иосифа читать стихи. Тот читает – «Новые стансы к Августе». Дед очень слушал и очень хвалил: «Вдохновенно с начала до конца и виртуозно». Но Бродский, как я уже замечала не раз, сатанеет от собственных стихов. Он сразу стал напряжен, резок, неприятен. Выслушав похвалы, он сказал: «Вам это не понравилось, я прочту другое». И прочел «Послание одной поэтессе». – Кому это? – спросил Дед. – Конечно, никому! – ответил зло Иосиф. Потом начал читать «На смерть Элиота» и, весь дрожа, бросил, когда заглянул в комнату Геннадий Матвеевич и поманил Клару. Вошла Марина и села с каменным лицом. Кончив, Бродский был весь в поту. Я видела, что он мучительно хочет курить. Я его увела. У меня ни от чего разрывалось сердце. Отчего? Оттого, что после стихов нельзя «обращаться к своим делам», как сделали К. И., Кл. Изр., Марина, – ведь человек только что пошел на смертный риск: прочел стихи. Оттого, что КИ не полюбил его. Оттого, что К. И. в силах смотреть на него просто как на одного из талантливых молодых поэтов, а не как на Фридину, нашу тоску и бессонницу. А я не умею видеть в человеке только его – без всей боли, с ним связанной.
Ознакомительная версия. Доступно 36 страниц из 177
