и положили на гроб по венку.
Немного постояли, опустив головы.
Счастливо, папа, подумал я.
Когда мы сели, виолончелист заиграл Баха, мелодия звучала как-то надтреснуто и скрипуче, я заплакал так, что меня едва не разорвало, рот у меня открылся, волна за волной сотрясали меня сильнейшие чувства, какие бывают, лишь когда отступает все остальное.
После церемонии Ингве обнял меня, мы плакали, уткнувшись друг дружке в плечо, а после, когда мы вышли на усыпанный гравием двор и смотрели на проезжающие вдали машины, на двух старичков, шагающих к нам, на парящую наверху чайку, все уже было позади. Наконец-то все было позади. Я несколько раз глубоко вздохнул, и плач прекратился.
Старички-супруги подошли к нам и представились: родители Ролфа, мужа Анн Кристин. Они сказали, что папа был потрясающим учителем, что Ролф всегда им восхищался. Мы поблагодарили их за то, что они пришли на похороны, и старички направились к машине.
– А это кто? – Ингве незаметно кивнул на женщину в шляпке с вуалью, закрывающей лицо.
– Понятия не имею, – ответил я, – но на всех приличных похоронах должна присутствовать загадочная незнакомка.
Мы посмеялись.
– Ладно, отбой тревоги, – сказал Ингве, и мы снова засмеялись.
* * *
Ближайшие родственники поехали к бабушке, там всех ждали закуски, никаких речей никто не произносил, я сидел между Ингве и Тоньей, мне хотелось, чтобы все было иначе, но тогда пришлось бы проявить инициативу, а я этого не сумел бы. После мы сидели на веранде, Алф сказал, что на крыше человек, и я понял, что ему хочется вернуться в какой-то день давным-давно, когда он гостил в этом доме и увидел человека на крыше. Это было чудесно – он жил в том дне, когда и папа, и дедушка были живы.
* * *
После издания романа прошло несколько недель, ничего не происходило, пока однажды утром не зазвонил телефон. Тонья завтракала, она сняла трубку, я лежал в кровати и слышал, как она говорил, что проверит, не сплю ли я.
Я прошел в гостиную и поднес трубку к уху.
– Алло?
– Привет, это Мадс из «Тиден». Ты сегодня читал «Дагбладет»?
– Нет, я только проснулся.
– Тогда немедленно беги и купи номер.
– Там что, рецензия?
– Можно и так выразиться. А больше я тебе ничего не скажу! Давай, дуй быстрей, пока!
Я положил трубку и повернулся к Тонье – стоя возле стола, она допивала чай. Она вытерла ладонью красивые губы и улыбнулась.
– В «Дагбладет» рецензию напечатали, – сказал я, – побегу куплю газету.
– Он не сказал, что именно написали?
– Нет. Держит интригу. Но, видимо, хвалят.
Тонья пошла в коридор надеть куртку, я оделся в спальне, и когда вышел, она склонилась над велосипедом.
Мы коротко поцеловались, и она покатила по улице, а я пошел наверх под тяжелыми деревьями, потом через дорогу, а дальше опять по склону, к больнице. Мужчина с лицом землистого цвета рассматривал журналы на витрине, перед кассой стояло инвалидное кресло, в котором сидела полная женщина, на коленях у нее лежал кошелек, она попросила журнал «Йемме».
Я остановился перед стойкой с «Верденс ганг» и «Дагбладет».
Наверху, справа от логотипа, я увидел собственную фотографию. «Сенсационный дебют» – гласил заголовок.
Это хорошо. По крайней мере, пари у Тоньи я выиграл. Я взял газету, расплатился, вышел в фойе и открыл раздел культуры. Рецензия заняла больше двух страниц. Написал ее Роттем. Он сравнил меня с Гамсуном, Мюкле и Набоковым.
Это же отлично. Лучше и быть не могло.
С газетой под мышкой я вернулся домой, налил себе чашку чая, уселся за стол и закурил. Потом позвонил Тонье. Она только что прочла рецензию и невероятно за меня обрадовалась. Сам я особой радости не испытывал, почему-то я это предчувствовал заранее.
Чуть позже тем же утром позвонили из «Дагбладет», они хотели в продолжение рецензии взять у меня интервью. Мы договорились встретиться в отеле «Терминус» в два.
Шел дождь, поэтому я поехал в центр не на велосипеде, а на автобусе, заглянул к парикмахеру, которого выбрал когда-то, потому что парикмахерская была совершенно беспонтовая, а еще потому, что владелец, молодой и деятельный, показался мне очень милым.
– Привет, – поздоровался он, когда я вошел.
– Пострижешь меня? Прямо сейчас?
– Десять минут, – ответил он. – Подожди чуть-чуть.
И все?
За окном двигались прохожие под раскрытыми зонтиками. Парикмахер закончил с предыдущим клиентом, пожилым мужчиной, судя по виду, тот остался доволен. На полу валялись его мертвые седые волосы. Когда дверь за ним, звякнув, закрылась, я уселся в кресло, на меня набросили накидку, я сказал, что хочу коротко, как обычно, и он взялся за стрижку.
– У меня потом интервью, – сказал я, – поэтому надо выглядеть получше.
– Что ты такое натворил на этот раз? – спросил он.
– Роман написал. Его хвалят, поэтому у меня решили взять интервью.
– А на этом хорошо зарабатывают? Ты много книжек продал?
– Не знаю. Роман только что опубликовали.
– А про что?
– Про все понемножку.
– Про убийства?
– Нет.
– А про любовь?
– Вообще да.
– Тогда мне такое нельзя. От меня только что жена свалила.
– Да что ты?
– Да.
Мы замолчали. Ножницы порхали над моей головой.
– Над ушами оставляем? А затылок сбриваем?
– Да, отлично.
Лишь расплатившись, я заволновался из-за интервью. Одно я уже давал в день пресс-конференции, мне тогда позвонили из «Дагснютт-18» и предложили поучаствовать. Трансляция велась в прямом эфире, я ждал на диване возле студии, мне налили чашку кофе, но я так переживал, что едва мог его проглотить. Ведущий, Томм Кристенсен, вышел ко мне и сказал, что, к сожалению, книги моей не читал.
– Поэтому я буду вас спрашивать о том, каково это – издать первую книгу – и все в таком духе, – сказал он, – но на обложке написано, что ваш роман о мужском стыде. Как думаете, мы сможем поговорить об этом поподробнее?
– Текст на обложку писал не я, – сказал я, – я и сам узнал, что там про стыд, только когда увидел книгу.
– Тогда поговорим о чем-нибудь еще, – решил он, – ничего страшного.
Меня пригласили в студию. Кристенсен в наушниках что-то писал на листке бумаги, я тоже надел наушники, в них звучала подводка, а когда она закончилась, Кристенсен меня представил.
– В Бельгии сейчас слушается скандальное дело о педофилии, – начал он, – вы написали роман об учителе, который вступает в сексуальный контакт с тринадцатилетней девочкой. Означает ли это, что вы ухватились за модную тему?
Я уставился на него в ужасе. Что он такое несет?
– Нет, – ответил я, – не означает. Бельгия тут ни при чем.
Я вдруг понял, что говорю свободно и
