кто. Рослый сержант был явно рад повидать прежнего лейтенанта, но в присутствии Джейн отчего–то держался скованно, а поскольку он не был посвящен в тайны остальных, собеседникам приходилось взвешивать каждое слово. Очень скоро Винтер и Джейн объявили, что им пора, и Бобби пообещала непременно прислать к ним Граффа, как только сумеет его отыскать.
Когда они покидали стоянку седьмой роты, вслед все так же неслись приветственные возгласы, и Винтер, оглянувшись, помахала солдатам. Дальше они отправились молча и, покинув лагерь Первого колониального, миновали наружную цепь часовых и вышли на окутанную темнотой лужайку, которая отделяла дворец от Военного министерства.
— Они так тебя любят, — наконец проговорила Джейн.
Винтер зябко поежилась.
Я не сразу сумела к этому привыкнуть. Дело даже не в моих заслугах, просто мы вместе ходили в бой, и они остались в живых. Я для них… вроде счастливого талисмана.
— Тебя это, кажется, не радует.
Не все вернулись из боя. Винтер прикусила губу. — Они все время об этом забывают. Не могу их винить, но…
Джейн непринужденно взяла ее под локоть, и Винтер напряглась.
— Перестань, — сказала она. — Кто–нибудь увидит.
— — Здесь темно, — возразила Джейн. — И потом, думаешь, ты единственный лейтенант, у кого есть подружка? Взять хотя бы Марша, — со смехом добавила она.
— Марша… — Винтер вздохнула, но не попыталась высвободить руку. — Не понимаю, о чем только думала Бобби.
— О том, что он красавчик, а она одна–одинешенька. Сколько ей лет — шестнадцать, семнадцать?
— Семнадцать, скорее всего.
— Ты наверняка помнишь, каково это, когда в семнадцать лет тебе вскружит голову чье–то симпатичное личико. — Джейн ощупью отыскала ладонь Винтер и крепко ее сжала. — Я‑то помню.
Так он в самом деле красавчик? — спросила та, радуясь, что в темноте не заметно, как она покраснела.
Конечно. По крайней мере, я так считаю, и Бобби, судя по всему, со мной согласна. А впрочем, дело вкуса.
— По–моему, светлыми волосами он немного напоминает митрадакийских богов, какими их рисовали на старинных картинах. Помнишь ту книгу сказок, что мы когда–то отыскали в библиотеке «тюрьмы»? Эти боги вечно оборачивались то вепрем, то лебедем, чтобы соблазнять земных женщин.
— Мне всегда было невдомек, как это им удавалось, — заметила Джейн. — Зато я хорошо помню, что тебя чрезвычайно привлекали гравюры с нимфами и дриадами, на которых не было ни клочка одежды.
Винтер закатила глаза и потянула Джейн за руку.
— Пойдем. Чем болтать, лучше проследить, чтобы твои девчонки никого не убили.
Глава двадцать третья
Расиния
— Моя королева, — проговорил граф Вертю. — Умоляю вас! Нам предоставлена последняя возможность предотвратить кровопролитие. Воспользуемся же ею, пока еще не поздно!
Расиния стояла на низком холме близ тракта, ведущего из Онлея на север. Был погожий день, обычный для августа, хотя прохладный ветерок уже ненавязчиво намекал, что лету осталось длиться недолго. Граф Вертю в «простом» верховом костюме с серебряным и золотым шитьем спешился возле своего коня, рядом с ним безмолвно маячили двое солдат в синих мундирах. Расиния была одна, но позади нее на безопасном расстоянии расположился взвод Первого колониального — на тот случай, если посол Орланко решится на какую–нибудь безрассудную выходку.
— Вы правы, граф, — сказала Расиния, — и вот мое окончательное предложение. Передайте своему хозяину, что, если он прикажет войску вернуться в лагерь, отправит восвояси его высокородных сторонников и безоговорочно сдастся на нашу милость, я даю личное слово, что он не понесет никакого наказания и будет волен провести остаток дней в своих владениях. Вы можете также заверить ваших товарищей, что им незачем опасаться преследования. Суду будут преданы только сотрудники Министерства информации, которые принимали прямое участие в заговоре против Короны.
— Весьма прискорбно, ваше величество, слышать от вас подобные речи. У меня нет, как вы изволили выразиться, «хозяина», лишь только добрый друг в лице его светлости герцога, и вокруг него сплотилось сейчас все благонамеренное дворянство Вордана. Что бы там ни нашептали вам бесчестные изменники, — при этих словах Вертю бросил презрительный взгляд на солдат Первого колониального, — герцог действует исключительно в ваших интересах. Если бы только вы лично воззвали к этим солдатам, уверен, они отвергли бы все приказы Вальниха и так называемых депутатов и вернули бы вам положение, подобающее монаршему титулу. Как можете вы заключать союз с шайкой смутьянов и вольнодумцев, которые осквернили и священные стены Кафедрального собора, и сам Онлей?
— Я — королева, граф Вертю, мне решать, кто изменник, а кто нет, и я говорю, что подлинные изменники засели сейчас в вашем лагере.
— Если вы не желаете думать о стране, — продолжал граф, — подумайте хотя бы о людях, чья кровь прольется напрасно, когда вы бросите все это отребье и солдат из захолустного гарнизона против отборных сил королевской армии. Вам ли не знать, что они не выстоят в этом сражении!
— Вся кровь, что уже пролилась… — Расиния стиснула зубы, — и та, которой еще суждено пролиться, падет только на совесть Орланко. Впрочем, не думаю, что его это тревожит. Его руки и так уже в крови.
— Вижу, вас совершенно совратили с пути истинного. — Вертю вздохнул. — Что ж, так тому и быть. Господь посылает нам эти испытания, дабы доказали мы, что достойны его неисчерпаемой милости. Когда начнется бойня — помните, что в вашей власти прекратить ее в любой момент.
Глаза его сузились:
— И когда наконец решите сдаться — разыщите меня. Я позабочусь о том, чтобы с вами и с вашими спутниками хорошо обращались.
— Позвольте, милорд, предложить вам ту же услугу.
Вертю фыркнул и повернулся к своему коню. Его охранники также забрались в седла, и вся троица, развернувшись, поскакала прочь — вниз по склону холма и далее, вдоль тракта, на север. Кавалерийский заслон неохотно разомкнулся, чтобы их пропустить.
Где–то там, дальше по тракту — не так уж и далеко, если верить последним донесениям, — стояла армия Орланко. По историческим меркам небольшая. Даже не особенно превосходящая в численности армию Расинии, если брать в расчет всех юнцов, вооруженных пиками. Вот только суть, конечно же, в том, что юнцы и пики немногого стоят в глазах таких людей, как Вертю. «Отребье», сказал он. Что ж, выглядят они и впрямь неказисто. Янус совершил чудо, за неделю собрав и вооружив такое количество народу, однако недели все–таки слишком
