Книга Ангел-наблюдатель - Ирина Буря

— У каждого подлого поступка, у каждого низкого чувства должен быть какой-то толчок, — сосредоточенно хмурясь, продолжала размышлять вслух Дара, — людям просто лень до них докапываться. Но у такого толчка должен быть другой, предыдущий, а у того — еще более ранний… Получается, что люди на протяжении всей своей истории это зло, как эстафету, из поколения в поколение передают? Кто тогда научил ему самого первого человека? И зачем? Наверно, нужно тогда с него начинать?

Я опустил глаза, чтобы скрыть свое торжество. Ведь совсем еще ребенок, а умеет, в отличие от умственно дисциплинированного большинства, смотреть в самый корень проблемы! Мне тоже не раз, во время особо острых стычек, случалось поинтересоваться у светлых оппонентов, не противоречит ли их верноподданническая травля нас точке зрения их же верховного правителя. Который как будто нисколько не возражает против нашего существования — напротив, даже очень творчески его использует для подчеркивания своей белоснежности, подав тем самым и им яркий пример для подражания. После чего наш с ними обмен любезностями, как правило, либо заканчивался, либо переходил в куда более активную фазу.

Кстати, весьма скоро прилежные воплотители его идей в отдельно взятой точке неустанно просветляемой земли вновь попытались нанести мне удар из-за угла. Как только Дара перешла в среднюю школу, Тоша — с чрезвычайно неубедительным выражением озабоченности на лице — заявил мне, что дети потребовали большей свободы в своих передвижениях. Возможно, я бы этому и поверил — моя дочь вполне могла решительно воспротивиться постоянному надзору — если бы не обнаружил, что светлые покровители как-то вдруг оказались готовы к неожиданному, казалось бы, бунту детей, предоставив им большую свободу исключительно в обществе Светиного сына.

Скорее всего, Анатолий заметил, наконец, новый виток напряжения между своим сыном и неприкасаемым представителей их элиты — и немедленно, не удосужившись выяснением истины, приступил к тому самому отсечению источников вредного воздействия. На что Тоша, как и положено младшему по чину светлому, только каблуками клацнул. Но слепое, безрассудное рвение, из-за которого они уже столько раз попадали впросак, ничему, впрочем, не учась, вновь заставило их просчитаться и переиграть самих себя.

Мне и в голову не пришло переложить заботы о безопасности Дары на другого не то, что ангела — даже не совсем еще человека в полном смысле этого слова. Разумеется, я незримо сопровождал ее повсюду, куда бы она ни направлялась после школы. И пару раз я обнаруживал там же Тошино присутствие — на почтительном расстоянии и в мучительно, судя по ощущениям, скрюченном виде. Невидимость в те моменты пришлась весьма кстати — я мог не думать о сдержанности, усмехаясь.

Во-первых, Тошино беспрекословное подчинение командным окрикам Анатолия явно начало давать трещины. Во-вторых, не владея моими навыками полной блокировки сознания, он был вынужден держаться от Дары подальше, перебегая чуть ли не на четвереньках из укрытия в укрытие, что не мешало ему, вне всякого сомнения, чувствовать себя ее истинным защитником. В-третьих, не смея приблизиться к ней с Игорем, чтобы факт возмутительного нарушения устава не дошел до сведения старшего единомышленника, он просто не мог слышать разговоры, которые они вели с Олегом, причем в направлении, которое нравилось мне все больше и больше.

Разумная, логичная, естественная идея о необходимости поисков истоков и глубинных мотивов любых поступков, мыслей и эмоций людей не могла не пустить глубокие корни в сознании моей дочери. Также не могла она не заметить совершенно беспричинной с точки зрения непосвященных, но достаточно откровенной неприязни к ней Анатолия и уже давно и безнадежно попавшей к нему под пяту Татьяны. Не говоря уже о Тошиной постоянной стойке «Смирно!» перед ними обоими — наряду с явным, невооруженному глазу заметным отсутствием у него каких бы то ни было нежных чувств к ее матери.

Я знал, конечно, что пока еще Дара просто не должна докопаться до истины в этом вопросе. Мое временное отстранение от дел, последовавшее за небрежным разоблачением моей легенды перед объектом французской хранительницы, завершилось конфиденциальной беседой с руководством, на которой меня прямо и без обиняков предупредили, что в случае подобной утечки информации никак еще не классифицированным детям уповать мне будет не на кого. Поскольку светлые с удовольствием ухватятся за возможность прикрыть свое неумение оперативно и гибко реагировать на постоянные изменения человеческого рода очередными происками его врага.

Но все же, не стану скрывать, мне было приятно осознавать, что у моей дочери в столь юном возрасте обнаружились недюжинные способности интуитивно чувствовать диссонанс между внешне безупречными поступками и отношениями и их истинной природой. И не просто безучастно констатировать факт его присутствия — как я вскоре понял, недавно высказываемые ею мысли о необходимости поисков сути любого явления были не мимолетной фразой или удачным аргументом в дискуссии, а твердой жизненной установкой.

И подошла она к изучению липкой паутины взаимоотношений, в которой барахтались ярые поборники чистоты и светлости помыслов и втянутые ими туда люди, умно и осмотрительно. Она внимательно наблюдала за ними в различных жизненных ситуациях и изредка искусно подводила Олега в разговоре к воспоминаниям о его детстве. Став по младенческой наивности первой жертвой в умело расставленных сетях хранителей, тот бы, наверно, и до сих пор на них молился, если бы Дара и ему не раскрыла глаза на все их хитроумные комбинации.

Но периферийные раскопки не открыли ей пути к сути загадки, и Дара обратилась к другим свидетелям ее зарождения — более внимательным и более беспристрастным. Которые с точки зрения хранителей таковыми, разумеется, не являлись — стоило Даре один раз подойти у них на глазах к Марине, как они мгновенно вспомнили о своих защищающих или, вернее, ограждающих обязанностях.

Игорю впоследствии вообще, насколько я понял, было запрещено приближаться к главному источнику раздражения его отца. Чтобы избавить Дару от подобного давления, я предпочел оставлять их с Мариной наедине — доступ к основным положениям любого их разговора продолжал оставаться для меня открытым в ее мыслях, а мое в нем неучастие лишало Тошу каких-либо оснований для обвинения меня в подстрекательстве.

Но согласиться с ее правом на какую бы то ни было часть жизни, не подвластную его полному контролю, он явно не собирался. И я ответственно заявляю, что все долгие годы моего приспосабливания к его интересам и потакания любому его самодурству стоили выражения его лица в тот момент, когда я пошел, как всегда, навстречу его