Меня беречь ты будешь, Чтоб о тебе я пел. Тебя звать буду Бетти, И, Бетти, если хочешь, Зови меня Эл. Вся остальная песня не очень подходит, насколько я могу судить. В конце концов, муравья зовут Кальций, а не Эл и даже не Альций. Так или иначе, Бетти уходит, и Кальций (Эл?) одинок. Он читает. Он смотрит брейнио. Он глядит на звезды и дивится безмерности космоса. Он трудится в лаборатории, изобретая вечные двигатели и различные препараты в помощь человечеству — в смысле муравечеству.
У одного из изобретенных им препаратов есть необычное и неожиданное свойство. Он путешествует назад во времени. По крайней мере, так заподозрил Кальций, потому что обнаружил капсулу в отделе «Вторник» своей еженедельной таблеточницы, хотя изобрел ее только в среду. На следующий день таблетка лежит в отделе «Понедельник». «Как это может быть?» — гадает вслух Кальций. Раскрывает капсулу, чтобы изучить гранулы лекарства, но они мгновенно исчезают.
— В прошлое? — снова гадает он, тоже вслух.
Заглядывает в лаборатории в банку с таблетками, но обнаруживает, что и они пропали.
— В прошлое? — снова гадает он и снова вслух. — Что же я сделал? И вопрос важнее: что сделало с прошлым мое открытие, если вообще что-то сделало?
Вопрос Кальция заставляет зрителя переосмыслить весь фильм: чем путешествующий во времени препарат Кальция повлиял на прошлое? Обретают ли новый смысл некоторые самые запутанные эпизоды предшествующей киноистории? Или теряют смысл?! Или остаются по смыслу точно такими же?
— Не существую ли я сам в этом времени, — гадает Кальций (в этот раз молча, но в муравьином закадре), — только потому, что отправил назад это фармацевтическое создание? Прошлое, которое я создал, создало меня? Надо погрузиться в свои многочисленные дневники и графики, чтобы узнать, не найдется ли там что-нибудь о путешествующем обратно во времени химическом соединении.
Скоро Кальций находит в дневнике любопытную запись трехдневной давности:
«Странно, — писал он, — оказывается, кажется, будто может показаться, что среди моих друзей, других муравьев, началась слабая вспышка ранее неизвестной болезни: симптомы гриппа, легкая слабость. Не знаю, чем ее можно объяснить. Болезнь кажется незначительной. Возможно, стоит вернуться в лабораторию и поработать над лекарством, просто на случай, если в следующие дни их симптомы усугубятся».
Не поэтому ли он и разработал это самое лекарство, которое стало путешествующим во времени созданием? Ум заходит за разум, как мой, так и Кальция.
В дневниковой записи четырехдневной давности он натыкается на следующее: «Похоже, среди некоторых моих друзей началась вспышка болезни: ужасные симптомы гриппа, сильная тошнота, единичные летальные исходы. Я обязан приступить к созданию лекарства».
Днем ранее: «Что происходит? Ни с того ни с сего началась крупная вспышка ужасных, ужасных симптомов гриппа и чрезвычайно сильной тошноты, среди моих друзей множество смертей. Лекарство! Лекарство! Думай, Кальций, думай!»
Еще днем ранее: «Все мои друзья мертвы. Почему? Как? Что за кошмарная хворь их прибрала? Ах, если бы у меня было лекарство!»
И днем ранее: «Все мои друзья внезапно стали ожившими зомби! Я растерян. Изобрести ли лекарство? Но от чего? Можно ли исцелить зомбизм? Есть ли вообще слово „зомбизм“? Некогда проверять в словаре моего авторства! Они скоро нападут! У меня почти нет надежды!»
Днем ранее: «Мой особняк подпалили зомби, которыми внезапно, без предупреждения, стали все мои собратья-муравьи. Уже ничего не поделать. Перестраивать? К чему. Все пропало».
Как необычно, размышляет Кальций. Разрушение происходит задом наперед, забираясь в прошлое. Сегодня мой особняк на месте, вчера — разрушен. Что за новый ад я породил?
