Если же Венниер не совершал самоубийства — в чем лично я сомневаюсь, — он все равно мог убить Филлипса. Или же Филлипса убил кто-то другой, тот же, кто убил и Венниера. Но меня, по некоторым соображениям, такая версия не устраивает.
Мердок вскинул голову.
— Правда? — спросил он неожиданно ясным голосом. Выражение лица теперь совсем другое: оживленное и вместе с тем какое-то глуповатое, как бывает, когда слабый человек гордиться собой.
— Мне кажется, что Венниера убили вы.
Он даже не шевельнулся. Оживленное выражение на лице застыло.
— Вчера вечером вы были у него. Он вас вызвал. Сказал, что влип и что, если его заберут, он сделает все от себя зависящее, чтобы забрали и вас. Говорил что-нибудь в таком духе?
— Да, — прошептал Мердок. — Именно это и говорил. Он выпил, разошелся, встал в позу. Даже злорадствовал. Говорил, что, если его посадят в газовую камеру, я сяду вместе с ним. Но это еще не все.
— Верно, далеко не все. В газовую камеру идти ему не хотелось, более того, он считал, что она ему не грозит, если только ему удастся покрепче заткнуть вам рот, Поэтому он выложил свой главный козырь. Ведь даже рассчитывая получить с него деньги, вы не стали бы красть дублон, не знай он кое-что про Мерл и вашего отца. Эта история мне известна. То немногое, что еще оставалось неясным, рассказала мне сегодня вечером ваша мать. Это и был его главный козырь, который ставил вас в трудное положение. Но вчера вечером такого козыря было уже недостаточно. Вот Венниер и выложил вам всю правду, сказал даже, что может представить доказательства.
Мердок вздрогнул, однако оживленное выражение лица не изменилось.
— Я пригрозил ему пистолетом, — не без гордости выпалил он. — Ведь она как-никак мне мать!
— Да, этого у вас не отнимешь.
Он встал и выпрямился во весь рост:
— Я подошел к стулу, на котором он сидел, нагнулся и ткнул ему пистолетом в лицо. Его пистолет лежал в кармане халата. Он попытался достать его, но не успел — я отобрал. Потом свой пистолет я спрятал в карман. Приставил ему дуло его же пистолета к виску и пригрозил убить, если он не представит доказательства. Обливаясь потом, он забормотал, что шутил. Чтобы еще больше припугнуть его, я щелкнул курком.
Мердок замолчал и выбросил перед собой руку. Рука дрожала, но он сосредоточенно посмотрел на нее, и она застыла. Уронил руку и взглянул мне прямо и глаза:
— Пистолет выстрелил. Из него, вероятно, уже стреляли, и спуск был очень легким. Я отлетел к стене и сбил картину. Испугался звука выстрела, зато не испачкался кровью. Вытер пистолет, приложил к нему его пальцы и опустил пистолет на пол, рядом с его рукой. Умер он сразу. Крови было немного, только сначала брызнула. Несчастный случай.
— Зачем же портить отличную историю? — улыбнулся я. — Ну какой же это несчастный случай? Самое настоящее убийство.
— Я говорю правду. Понятно, у меня нет доказательств. Впрочем, я, вероятно, все равно убил бы его. А что полиция?
Я встал и расправил плечи. Устал, выбился из сил, выдохся, сник. В горле першило от болтовни, голова раскалывалась от напряжения.
— Про полицию ничего не могу вам сказать. Мы не очень-то ладим — они считают, что я с ними неискренен. И они, черт возьми, правы. В принципе полиция может выйти на вас. Но если никто вас не видел, если вы не оставили отпечатков пальцев или даже оставили, но если у них нет оснований подозревать вас и сличать ваши отпечатки, — тогда они, очень может быть, вообще про вас не вспомнят. Если же докопаются до дублона да еще узнают, что это «Брешер» Мердока, тогда — не знаю. Все будет зависеть от того, как вы себя с ними поведете.
— Если бы не мать, мне было безразлично. Терять ведь все равно нечего.
— С другой стороны, — продолжал я, не обращая внимания на его лепет, — если у пистолета действительно очень легкий спуск, если вы нанимаете опытного адвоката и говорите всю правду, никакой суд присяжных не признает вас виновным. Присяжные не любят шантажистов.
— Ничего не выйдет. Такой защитой я не вправе воспользоваться. Про шантаж я ничего не знаю. Венниер научил меня, как раздобыть денег, а они мне в тот момент были очень нужны, только и всего.
— Верно. Но если вас припрут к стенке, то и про шантаж расскажете. Мамаша все равно заставит. Когда надо будет спасать свою — либо вашу — шкуру, она расколется, будьте спокойны.
— Какой ужас. Подумать страшно.
— С пистолетом вам повезло. Кто только не играл с ним, стирая отпечатки и ставя новые. Даже я отметился — не отставать же от остальных. Его пальцы застыли, и сделать это было не так-то просто. Но пришлось. Ведь Морни заставил свою жену взяться за пистолет, и на нем оставались ее отпечатки. Он полагает, что Венниера пристрелила жена, а она в свою очередь подозревает в убийстве мужа.
Мердок молчал и не смотрел на меня. Я пожевал губу. Твердая, как кусок стекла.
— Ну что же, я, пожалуй, пойду, — сказал я.
— Вы хотите сказать, что благодаря вам эта история сойдет мне с рук? — В его голосе опять зазвучали презрительные нотки.
— Я хочу сказать, что не выдам вас. В остальном ничего не обещаю. Если меня привлекут, придется вести себя в соответствии с ситуацией. Этика тут ни при чем. Я не полицейский, не осведомитель, не штатный следователь. Говорите, несчастный случай? Хорошо, пусть будет несчастный случай. Меня там не было. Улик у меня тоже нет. Я работал на вашу мать, и ее секреты выдавать не вправе. Она мне не нравится. Не нравитесь и вы. И ваш дом. Ваша жена тоже не особенно мне приглянулись. Зато мне нравится Мерл. Она славная, хотя глупенькая и с приветом. Представляю, что она пережила в вашем проклятом доме за последние восемь лет. Я знаю — никого из окна она не выталкивала. Теперь вам понятно?
Он пробормотал что-то невнятное.
— Я отвезу Мерл домой. Я попросил вашу мать завтра утром отправить ко мне ее вещи. Если, увлекшись пасьянсом, она почему-либо забудет об этом, пожалуйста, проследите, чтобы все было выполнено.
Он тупо кивнул.
— И вы уходите… просто так. Я ведь даже… даже не поблагодарил вас. Человек, которого по существу, не знаю, рискует ради меня… Не знаю право, что и сказать.
— Я всегда так ухожу. С беззаботной улыбкой, небрежно кивнув головой. И с искренней надеждой никогда больше не встречаться с вами.
Я повернулся к нему спиной и вышел. Плотно прикрыл за собой дверь, тихо щелкнул замком. Спокойно, вежливо, несмотря на глубокое отвращение. В последний раз подошел и и потрепал негритенка по голове, а потом, спустившись по длинной лужайке мимо залитого лунным светом кустарника и раскидистого кедра, вышел на улицу и направился к машине.
Вернулся в Голливуд, купил бутылку виски, снял номер и гостинице «Плаза», сел на кровать и, уставившись в пол, стал хлестать виски прямо из горлышка.
Прямо как запойный пьяница.
