Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 171
Снизу несет сырой затхлостью. И воздух тем холоднее, чем дальше Тисон продвигается в этой пещере; Кадальсо с толстенной восковой свечой в высоко поднятой руке идет за ним. Тени скользят по полу, ложатся на стены. Каждый шаг гулко отзывается в пустоте. В отличие от часовни наверху, подземелье голо. Здесь члены братства устраивают свои обряды, умерщвляют плоть бичеванием. Под аркой можно разглядеть намалеванный на стене рисунок — череп и две скрещенные бедренные кости. А ниже — засохшее буроватое пятно. Это кровь.
— Матерь божья!.. — вскрикивает Кадальсо.
В глубине подземелья, в углу темной бесформенной массой скорчился человек — он тяжело, с храпом, дышит, придушенно стонет, как загнанный зверь.
— Позвольте, мой капитан.
Симон Дефоссё отрывается от окуляра «Доллонда», но колокольни собора Сан-Антонио еще мгновение остаются на сетчатке: до них — 2870 туазов, и эту дистанцию преодолеть так и не удалось. Предельная дальность выстрела — 2828. Ни одна французская бомба, выпущенная по Кадису, дальше не улетела. И уже не улетит. Никогда.
— Давай, Лабиш. Забирай.
Сержант с помощью двух солдат снимает подзорную трубу с треноги, складывает то и другое, прячет в чехлы. Все прочие оптические инструменты с дозорной вышки уже погружены на двуколки. «Доллонд» оставлен напоследок, чтобы проследить за финальными выстрелами с Кабесуэлы. Двадцать минут назад прощально рявкнул «Фанфан». 100-фунтовая бомба, начиненная свинцом и песком, ушла в недолет и едва перемахнула стену. Плачевный финал.
— Будут еще распоряжения, мой капитан?
— Нет. Уносите.
Сержант, откозыряв, спускает оборудование с лестницы. Дефоссё через опустевшую амбразуру в уже меркнущем свете глядит, как почти над всей линией французских позиций отвесно, благо стоит полное безветрие, поднимаются столбы дыма. Наполеоновская армия сворачивается, сжигает все, что не может взять с собой, заклепывает те орудия, которые нельзя увезти, сбрасывает их в море. Король Жозеф покинул Мадрид, ходят слухи, что полки Веллингтона уже вошли в испанскую столицу, и положение андалусийской армии оказывается весьма незавидно. Отдан приказ, не вступая в бой, перевалить через хребет Деспеньяперрос. В Севилье начаты приготовления к эвакуации: топят в реке запасы пороха, сносят и уничтожают литейные цеха, мастерские ремонтные и селитряные. Весь Первый корпус отводится на север; по дорогам катят переполненные добычей кареты, телеги, повозки, санитарные двуколки увозят раненых, движутся интендантские обозы, маршируют испанские солдаты, которые, хоть и принесли присягу Жозефу, надежней от того не сделались и, стало быть, в арьергарде идти не могут. Частям, осаждающим Кадис, поручено прикрывать отход главных сил и продолжать бомбардировку города с позиций на Чиклане и с береговых укреплений, тянущихся от Эль-Пуэрто до Роты. Что касается Кабесуэлы, там оставлены лишь три 8-фунтовых орудия — они будут до последней минуты бить по Пунталесу чтобы противнику было чем заняться. Всю прочую артиллерию либо увозят, либо топят в воде или в прибрежном иле, либо, заклепав стволы, бросают на редутах.
Тр-р-з-зык. Бум. Тр-р-з-зык. Бум. Два испанских ядра вспороли воздух над вышкой и сейчас разорвутся возле казематов, где лейтенант Бертольди сжигает все документы и бумажный хлам. Дефоссё, при пролете гранат втянувший голову в плечи, выпрямляется, в последний раз прощальным взором окидывает неприятельскую крепость в Пунталесе. Она всего в полумиле отсюда, так что невооруженным глазом видно, что издырявленный картечью испанский флаг упрямо вьется там, как вился все время осады. Гарнизон состоит из батальона волонтеров, артиллеристов-ветеранов и нескольких англичан, обслуживающих верхнюю батарею. Полное название крепости — Сан-Лоренсо-дель-Пунталь, и Дефоссё с Бертольди не так давно с удивлением наблюдали в трубы, как в День святого Лаврентия, своего небесного покровителя, гарнизон, не смутясь сильным огнем с Кабесуэлы, устроил торжественное построение и смотр, ликующими криками приветствуя поднятие флага.
А правее Пунталеса и дальше, в глубине, раскинулся Кадис. Капитан рассматривает город — белый на красноватом сумеречном небе, — и пейзаж этот, столько раз виданный через объективы труб или на карте, известен ему лучше, чем собственная квартира, равно как и отчизна. Заветная мечта Симона Дефоссё — никогда больше не возвращаться в эти места. Его жизнь, как и тысячи других жизней, была без толку потрачена на эти тридцать месяцев и двадцать дней осады, застоялась в унылом и бессильном противостоянии, словно илистая вода здешних трясин и топей. Он не стяжал себе славы — пусть это слово и оставляет его глубоко равнодушным. Ни успеха, ни удовлетворения, ни выгоды.
Тр-р-з-зык. Бум. Вот опять. И еще раз. Батарея 8-фунтовых продолжает обстреливать Пунталес, а крепость бьет в ответ. Новые бомбы чертят воздух над вышкой, и капитан, снова пригнувшись, решает, что пора уходить отсюда. Судьбу лучше не испытывать, говорит он себе, спускаясь по приставной лестнице. Глупо будет напоследок огрести картечную пулю. Так происходит его прощание с этой панорамой и с теми 5574 выстрелами, произведенными из орудий разных калибров по городу, — эта цифра значится в его донесениях, которые отныне будут погребены в пыли военных архивов. И лишь 543 ядра — по большей части начиненных свинцом и не снабженных запалом — достигли Кадиса. Прочие дали недолет и упали в море. Едва ли получит Симон Дефоссё орден Почетного Легиона и за причиненный Кадису ущерб — несколько разрушенных домов, десятка полтора убитых, около сотни раненых. Неприязненный тон маршала Сульта, пред светлые очи которого капитан не так давно был призван для доклада об итогах своей не слишком полезной деятельности, не оставляет в этом сомнений. Едва ли Дефоссё предложат теперь и повышение в чине. Ни теперь — и никогда.
Кабесуэла являет собой сущий хаос. Как, впрочем, и полагается при отступлении. Там и тут груды разломанного, брошенного наземь снаряжения, передки и лафеты горят на кострах, куда сваливают все, чем мог бы воспользоваться неприятель и что не должно ему достаться. Один взвод саперов с баграми, лопатами и топорами по бревнышку разносит казематы и укрытия, а другой под командой инженера закладывает пороховые заряды, ставит горшки со смолой, подводит к ним запальные шнуры. Прочие пехотинцы, артиллеристы и морские гренадеры, позабыв, как водится, о воинской дисциплине, разбрелись по всей округе, торопливо и нагло тащат все, что попадет под руку, грузят на подводы казенное имущество и собственную добычу, доставшуюся за последние часы, ибо мало кто из начальства обращает внимание на мародеров, грабителей и убийц. Длинный генеральский обоз, где в реквизированных на нужды армии в Чиклане и Эль-Пуэрто каретах под сильным конвоем драгун едут генеральские же возлюбленные, уже тронулся в Севилью; дорога на Херес забита телегами, кавалерией и пехотой вперемежку с гражданскими лицами — семьями французских офицеров, теми, кто присягнул королю Жозефу, кто сотрудничал с оккупационными властями и теперь опасается мести своих соотечественников. Никто не хочет быть последним; никто не желает попасть в руки геррильеров, которые сбиваются во все более крупные отряды и с каждым часом все более дерзко рыщут в окрестностях, как осмелевшие хищники, почуявшие поживу и кровь. Не далее как вчера двадцать восемь французов — больные и раненые, отправленные без охраны из Кониля в Вехер, — были захвачены ими, обложены пропитанной маслом соломой и сожжены заживо.
Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 171
