два дюйма и волны постоянно окатывали их водой. Лежали, боясь перевернуться, и гребли с обеих сторон, поглядывая в сторону берега.
Хуан постоянно следил за небом, боясь потерять направление. Чёрное, с мигающими звёздами, оно равнодушно взирала на несчастных людей, что пытались как-то выжить, барахтаясь в почти бесплодных усилиях.
Усталость первого сморила Пита. Он выронил доску и уткнулся в ладони. Хуан боролся дольше, пока и его не сморил сон. Он часто вскидывал голову, мутными глазами обводил тёмные воды моря, глядел на небо, но уже плохо соображал. Голова сильно болела, бок, разъеденный солью, не давал надолго забыться. Пит продолжал лежать без движения, и Хуан не хотел его тревожить до утра.
Утро не принесла облегчения. Хотелось пить, воды с собой взять не было возможности, а берег неожиданно оказался ещё очень далеко. Он с трудом проглядывался, когда плот приподнимался на волне и горизонт расширялся.
— Эй, Пит! Что ты так долго спишь? Вставай, грести надо!
Пит пошевелился лишь после того, как Хуан сильно растормошил его. Можно сразу понять, что рана Пита оказалась серьёзнее, чем Хуан предполагал. Он сильно ослабел, жажда мучила невыносимо, хотя жара ещё и не наступала.
Хуан подполз ближе, осмотрел матроса и его рану. Он горел в жару, рана вокруг покраснела. Она вызывала сильное беспокойство.
Отчаяние охватило Хуана. Он бросил грести, облил себя морской водой и сел, свесив ноги в воду. Потом, вспомнив акул, быстро выдернул их.
Горизонт был чист. Ни один парус не оживлял его темнеющую линию. Тут Хуан заметил, что течение неуклонно сносит плот всё дальше к востоку, почти не приближая к побережью. И понял бессмысленность трудов приблизить плот к материку. А до берега было не менее десятка миль. Преодолеть такое расстояние одному было немыслимо, имея одну доску и вероятность развала плота.
Он вытащил кинжал, посмотрел на него, как на избавление от мук, уже наваливающихся на него по мере восхода солнца.
Вздохнул безнадёжно, отложил кинжал и лёг на спину, устремив глаза в беспредельную синеву. В голове вертелась одна мысль, что совсем недавно с этого прекрасного неба лил ещё более прекрасный дождь, о котором сейчас он мог только мечтать.
Снял с шеи платок, прикрыл лицо и шею. Глаза сами закрылись, и он забылся не то дремотой, не то грёзами, неясными и малоприятными.
Очнулся, ощутив качку. Оглянулся, с трудом протолкнув густую слюну в горло. Ветер свежел, волнение усилилось, а Пита на плоту не оказалось. Удивление или сожаление не посетили Хуана. Он был равнодушен. Все помыслы сфокусировались на глотке пресной воды. Вспомнил, что теперь хоть и зима, но солнце палит довольно сильно. Попытался увидеть землю. Она продолжала маячить вдали, словно и не приблизившись.
С трудом оглядел горизонт. Светлое пятно на западе привлекло его внимание. Он попытался встать, не удержался на ногах, ощутив невероятную слабость во всём теле. Едва не свалившись в море, он сел, боясь пошевелиться.
Постепенно надежда затеплилась в нём. Он повернулся лицом к пятну, которое могло быть только парусом, и стал напряжённо наблюдать.
Заставил себя подумать спокойно, трезво. Парус мог быть милях в трёх, не дальше. Но куда он движется? Скоро стало ясно, что он догоняет плот и к полудню была надежда, что судно поравняется с плотом.
Хуан посмотрел на солнце, прикинул время. Ему показалось, что до полудня не более двух с небольшим часов. Это его ободрило, потом опять опустило в бездну отчаяния. Кто заметит крохотный плотик с одним человеком, которому даже встать не удастся и помахать нечем? Он даже отвернулся и лёг на живот, прикрыв голову платком.
Сколько пролежал, определить не смог. В голове стоял туман, перед воспалёнными глазами только мириады бликов моря и бледное небо. Пришлось напрячься, встряхнуться. Судно оказалось довольно близко, идущее длинными галсами против ветра. И сейчас оно как раз шло в его сторону. Оно находилось не более, как в четверти мили, даже ближе, и Хуан, став на колени, замахал руками и шейным платком, сорвав его с головы.
Пытался кричать, рот открывался, но крика слышно не было. Только неясное шипение и сухой хрип. Оставалось надеяться, что судно ещё некоторое время будет идти прежним галсом и приблизится к плоту.
Хуан истово месился, прося Господа и Деву Марию не покинуть его своим благоволением. И неотрывно следил за судном, продолжавшем идти прежним галсом.
Вот оно уже в полутора кабельтовых, уже и того ближе! Хорошо были видны снасти, люди, детали борта, носовые украшения с раскрашенной фигурой какого-то святого. Но никто не обратил никакого внимания на отчаянно махавшего человека среди волн и бликов солнца на них.
Хуан слышал команду помощника к повороту, беготню матросов, их крики, и отчаяние опять нахлынуло на него. Он вскочил, широко расставив дрожащие ноги, и отчаянно махал платком. И вдруг сердце радостно подскочило к самому горлу, перекрыв дыхание.
Лишь глаза жадно наблюдали, как матросы показывали на него пальцами, что-то кричали, оборачивались к полуюту, бросив снасти. И судно продолжало неторопливо приближаться к плоту.
Он слышал, как его спрашивали на плохом испанском, кто он такой, откуда, не ответить он не мог. Жажда и спазм в горле не позволяли этого сделать.
Раздались слова команды, матросы бросились к снастям, реи повернулись боком к ветру, паруса заполоскались на ветру, и судно быстро теряло ход.
Скоро ему бросили конец, он долго не мог его поймать и уже отчаялся, когда он удобно лёг поперёк плота и Хуан просто упал на него, придавив телом. Потом схватил трясущимися руками трос и стал торопливо подтягивать его, приближаясь к уже спущенному трапу.
Проворные сильные руки подхватили его и выдернули на палубу. Он почти ничего не понимал из разговора, пока ему не протянули флягу с разбавленным вином. Он долго мучительно силился проглотить божественную жидкость, пока это ему не удалось, и он ощутил вместе с болью, как жизнь возвращается к нему.
Хуан уже осмысленно осмотрелся. Ноги его тряслись, готовые подломиться. Он опустился на горячие доски палубы, радостно поднял голову и тихо проговорил, силясь придать голосу нормальное звучание:
— Хвала Иисусу Христу! Он услышал мои молитвы! И вам спасибо, добрые люди, что обратили внимание на меня, ничтожного раба божьего!
Слёзы сами собой наполнили глаза, он смахнул их, скривился и отвернулся.
Вокруг заговорили, Хуан прислушался к их говору и только сейчас понял, что эти люди не испанцы. Но много слов он понимал. Спросил, оглядывая толпу любопытных матросов:
— Португальцы? — получив утвердительный ответ, заметил: — Я так
