оказался на этом перемете, Гэвин?
— Не знаю, — сказал Стивенс.
— Ладно. Я сейчас не шериф. Как Бойд оказался на этом перемете?
— Не знаю.
Шериф посмотрел на него; они посмотрели друг на друга.
— Вы так всем своим друзьям отвечаете?
— Да. В меня же стреляли. Я не знаю.
Шериф вытащил из кармана сигару и некоторое время не сводил с нее глаз.
— Джо — тот глухонемой, которого Лонни вырастил, — вроде бы наконец исчез. Прошлое воскресенье он еще там околачивался, но с тех пор никто его не видел. А мог бы и остаться. Никто б его не тронул.
— Может, он слишком сильно скучал по Лонни, потому и не остался, — сказал Стивенс.
— Может, он скучал по Лонни. — Шериф встал. Он откусил кончик сигары и зажег ее. — Вы из-за пули и про это забыли? Что все-таки заставило вас заподозрить неладное? Что именно, чего мы все не заметили?
— Весло, — сказал Стивенс.
— Весло?
— Разве вы никогда не ставили перемет? Вдоль перемета не гребут веслом, а тянут лодку от крючка к крючку, перехватывая бечеву руками. Лонни никогда не брал с собой весло, он даже привязывал свой ялик к тому же самому дереву, что и перемет, а весло оставлял дома. Если б вы хоть раз там побывали, вы бы сами увидели. Но когда тот парень нашел ялик, весло лежало в нем.
ОШИБКА В ХИМИЧЕСКОМ ФОРМУЛЕ
О том, что он убил жену, Джоэл Флинт сам сообщил по телефону шерифу. А когда шериф и его помощник добрались за двадцать с лишком миль до места происшествия — далекого захолустья, где жил старый Уэсли Притчел, — Джоэл Флинт самолично встретил их у дверей и пригласил в дом. Иностранец, чужак, янки, Флинт явился в наши места двумя годами раньте с бродячим уличным цирком — он крутил рулетку в освещенной будке, стены которой были увешаны призами — никелированными пистолетами, бритвами, часами и гармошками, — а когда цирк уехал, осел здесь и два месяца спустя женился на единственной оставшейся у Притчела дочке — придурковатой девице лет под сорок, до того делившей со своим свирепым раздражительным отцом уединенную жизнь на его зажиточной, хотя и небольшой ферме. Но даже и после свадьбы старый Притчел, казалось, не желал иметь ничего общего с зятем. В двух милях от своего дома он выстроил молодым маленький домик, где его дочь стала разводить на продажу кур. По слухам, старый Притчел, который и прежде почти никуда не ездил, ни разу не переступил порог нового дома, так что даже с последней оставшейся у него дочкой виделся только раз в неделю, когда она с мужем на подержанном грузовике — зять возил в нем на рынок кур — приезжала на воскресный обед в старый отцовский дом, где Притчел теперь сам стряпал и вел хозяйство. Соседи, правда, говорили, будто он даже и по воскресеньям пускает зятя в дом лишь для того, чтобы дочь могла хоть раз в неделю приготовить ему горячую еду. Итак, следующие два года, иногда в столице округа Джефферсоне, но чаще в небольшой деревушке у перекрестка дорог неподалеку от этого нового дома Притчелова зятя можно было повидать и даже послушать. Мужчина лет сорока пяти, не высокий и не низкий, не тощий и не толстый (в сущности, они с тестем легко могли бы отбрасывать одну и ту же тень, как потом короткое время и было), он с холодным презрением на умном лице ленивым голосом плел всевозможные небылицы про кишмя кишащие народом чужие края, где его слушатели сроду не бывали; горожанин до мозга костей, никогда, по его же собственным словам, ни в каком городе подолгу не задерживавшийся, Флинт уже за первые три месяца пребывания среди людей, чей образ жизни он усвоил, стал известен всему округу, даже и тем, кто никогда в глаза его не видел, благодаря одному своему странному свойству. С грубым уничтожающим презрением, ни с того ни с сего, порой даже без всякого повода и без всякой видимой причины он принимался издеваться над нашим местным южным обычаем пить виски, смешанное с водой и сахаром. Он называл этот напиток дамским сиропчиком и детской кашкой, а сам пил наш доморощенный невыдержанный неразбавленный незаконный кукурузный самогон, не запивая его ни единым глотком воды.
И вот теперь, в это последнее воскресное утро, он позвонил шерифу, что убил жену, встретил полицейских у дверей тестя и сказал:
— Я уже отнес ее в дом, так что можете не тратить попусту время, объясняя мне, что не надо была трогать ее до вашего приезда.
— Очень хорошо, что вы подняли ее с земли, — сказал шериф. — Если я вас правильно понял, произошел несчастный случай.
— Значит, вы меня неправильно поняли, — возразил Флинт. — Я сказал, что я ее убил.
На том разговор и кончился.
Шериф отвез его в Джефферсон и запер в тюремную камеру. В тот же вечер после ужина шериф через боковую дверь вошел в кабинет, где я под руководством дяди Гэвина составлял краткое изложение дела. Дядя Гэвин был всего лишь окружным прокурором, однако они с шерифом, который состоял в должности шерифа хотя и не постоянно, но даже дольше, чем дядя Гэвин в должности окружного прокурора, все это время были друзьями. Друзьями — как два человека, которые вместе играют в шахматы, хотя порой и придерживаются прямо противоположных взглядов. Однажды я слышал, как они это обсуждали.
— Меня интересует истина, — сказал шериф.
— Меня тоже, — сказал дядя Гэвин. — Это большая редкость. Но еще больше меня интересуют люди и справедливость.
— Но ведь истина и справедливость — одно в то же, — заметил шериф.
— С каких это пор? — возразил дядя Гэвин. — Я в свое время убедился, что истина — все, что угодно, только не справедливость, и я также убедился, что в своем стремлении к справедливости правосудие использует такие орудия и инструменты, которые мне глубоко отвратительны.
Шериф рассказывал нам об убийстве стоя; крупный мужчина с твердым взглядом маленьких глаз, он возвышался над настольной лампой, глядя сверху на преждевременно поседевшую буйную шевелюру и живое худощавое лицо дяди Гэвина, а тот, сидя прямо-таки на собственном затылке и задрав скрещенные ноги на письменный стол, жевал черенок кукурузной трубки и крутил вокруг пальца цепочку от часов с ключиком Фи-Бета-Каппа. который он получил в Гарварде.
— Зачем? — сказал дядя Гэвин.
— Я это самое у него и спросил, — сказал шериф. — А он мне ответил: «Зачем мужья убивают жен? Ну, скажем, ради страховки».
— Неправда, — возразил дядя Гэвин. — Это женщины убивают мужей ради
