Рокко, Вонг, Невилл, Джозеф, Гупта и Франсуа были успешными правителями; у других получалось не настолько хорошо. Хуже всех был, по-видимому, Уэйн XI, чье пятичасовое правление было вторым по краткости за всю историю Империи. Это не было виной Избирателей, разумеется; они впервые узнали о его разрушительных скрытых наклонностях, лишь когда он вывесил гринписовский постер в окне своей крошечной квартирки в предместьях Брисбена.
Самым коротким в истории было царствование Эвертона I, которого принудили подписать отречение, когда он упустил благоприятную возможность в истории с Кортни Уэлшем.
Самая большая проблема, стоящая перед Избирателями, состоит в том, что лишь от истинного Императора работе будет какая-то польза; а одним-единственным качеством, отличающим истинного Императора, является то, что он должен быть очевидным наследником, наследником по праву рождения. Вот почему первоначально был избран Рокко VI, но дальнейшие расследования открыли, что он был всего лишь дальним кузеном истинного наследника. Именно обнаружение настоящего, действительно ближайшего из живущих родственников Шарлеманя и послужило толчком для всей описанной последовательности событий; поскольку на этот раз все должно было быть несколько по-другому. Даже временные меры рано или поздно должны приходить к концу.
Было уже очевидно, кто будет преемником Рокко; но на этот раз ему предстояло некоторое предварительное профессиональное обучение, поскольку следующее царствование обещало быть переломным…
* * *
Вы, несомненно, к этому времени уже догадались, как выглядела Джейн — прямой нос, тяжелая челюсть, характерные высокие скулы, столь знакомые по сотням императорских портретов. И мне не нужно вам говорить, что ее фамилия, та, что записана у нее в паспорте, звучит как «Габсбург».
* * *
— Ого, — сказала Джейн. — Подумать только!
Мир, который было остановился, двинулся вновь.
Начало движения подразумевает начало существования. Может быть, это всего лишь дешевый лингвистико-философический трюк, но мы все же повторим это, чтобы позволить истинной значительности момента пройти поглубже. Мир двинулся вновь.
Разумеется, никто не заметил этого, не считая нескольких нью-йоркских биржевых воротил, которые внезапно осознали, что продали все за три минуты до колоссальнейшего подъема, какой когда-либо испытывал мировой рынок. К тому времени когда биржевые цены перестали подниматься и, беспомощно поколебавшись, попросту перестали существовать, они уже прикрепили к своим стульям заявления об уходе с должности и находились на пути в Висконсин, чтобы начать там новую жизнь, занявшись плетением рафии[49]. Они так никогда и не узнали, как правы в конечном счете они были.
Начало движения подразумевает начало существования. За какие-то десять минут вещи стали совершенно другими. Солнце двигалось по небу своим неизменным курсом. Трава росла. Дождь падал. Время тикало, тяготение тянуло, история сгущалась, приливы вздымались и падали, мужчины и женщины спотыкались и блуждали, ощупью находя свой путь в темной посудной лавке человеческого существования. На стене Платоновой пещеры, никем не замеченное, появилось новое объявление, в котором последнего выходящего человека просили гасить за собой свет; но его появление не было замечено лишь потому, что, так или иначе, оно было там все время.
То, в чем вещи стали другими, заключалось в том, что они делали все это сами по себе. Никто не управлял ими. Это просто… происходило.
(«Эй, — сказал Гангер в глубине Джейновой головы, — ты не можешь этого сделать. Прекрати немедленно».
«Почему это? Я же Императрица, разве не так? Я могу делать все, что мне, черт побери, вздумается».
Гангер взвыл, поскольку его пальцы начали терять свою хватку на выступающем уступе подсознания, в который он отчаянно вцепился.
«Но это не будет работать! — заорал он. — Должен быть кто-то, кто будет управлять вещами, иначе они не станут работать. Не могут же они управляться сами по себе!»
«Разве не могут? Ну, мы это скоро выясним».
Гангер хотел было ответить: «Может быть, они и будут работать какое-то время, если ты наделишь солнце, и луну, и землю, и дождь, и ветер, и время, и все остальные вещи чем-то наподобие способности ощущать, но кто будет присматривать за ними, и направлять их, и наставлять на путь истинный, если они начнут делать что-нибудь не то? Конечно, ты скажешь, что это будешь делать ты, но ты же смертная, ты не сможешь находиться рядом всегда, а следовательно, тебе придется обучить себе преемника, а это будет далеко не просто, уж поверь мне, совсем не просто». Но поскольку совершенно невозможно произнести хотя бы что-либо, когда ты внезапно просто перестал существовать, он успел сказать лишь: «Мо…»
Что сказал Штат, и Избиратели, и все остальные, осталось неизвестным, что, возможно, и к лучшему. Вряд ли это было что-нибудь приятное.)
А потом, со вздохом, словно выключились одновременно экраны сотни миллионов компьютеров, огромная армия небесных чиновников, функционеров, администраторов, конторских служащих, программистов и мальчиков на побегушках растворилась в воздухе, из которого первоначально и произошла; а за ними и их офисы, их письменные столы, их папки, их железо и софт, сама память об их существовании— пока от них не осталась лишь одна яркая золотая скрепка, вращающаяся и сверкающая в верхних слоях атмосферы, невесомо поднимаясь и опускаясь в величественной пустоте, которая только и осталась, когда Служба была в конце концов смыта с лица земли.
И Джейн подумала: «Ну вот, это мы уладили, теперь все должно работать нормально. Можно пойти опрокинуть стаканчик апельсинового сока».
И в ее голове что-то сказало: «Нет, тебе нельзя пить апельсиновый сок, у тебя будет расстройство, вспомни, что произошло в последний раз, когда ты пила апельсиновый сок на голодный желудок, ты…», — но оно не смогло продолжить, поскольку моментом позже оно тоже, к своему великому удивлению, было утянуто куда-то в небытие, и Джейн осталась одна — определенно одна — со своими мыслями.
И вот наконец Императрица увидела все, что ей удалось сделать, и — надо же! — это оказалось ничуть не хуже, чем она ожидала, если подумать. И был вечер, и было утро; день шестой.
И на седьмой день она окончила свою работу, и удалилась отдыхать; по крайней мере, она хотела отдохнуть. Но молоко в холодильнике скисло из-за того, что отключили электричество, а магазины были закрыты, потому что было Воскресенье.
Солнце взошло.
Будучи всего-навсего куском пылающего газа, оно никак не могло знать, что движется точно по графику, прямо по курсу, и находится в том самом месте и именно в то время, где и должно.
Поскольку никто не наблюдал, небольшое движение, когда на поверхности вод задергался первый организм, прошло совершенно незамеченным. Ни приемной комиссии, ни ленточки и ножниц, ни оркестра, ничего.
