с помощью Филокла и Апеллеса. Филипп раскрыл этот обман и велел схватить обоих. Филокла казнили, Апеллес бежал. Воцарившись, Персей пригласил его вернуться, обещая награду. А когда он приехал, умертвил. Что вполне естественно — концы надо было спрятать в воду (Liv. XLII, 5, 4).
Наши источники говорят, что Филипп вскоре убедился, что сын его был невинен. Но Вольбэнк считает, что вот тут как раз царь заблуждался. Слово невинный в применении к Деметрию он иронически берет в кавычки. И тут возникает главный вопрос, в чем же был виноват Деметрий? Он был мелочен, ничтожен, он был коллаборационист. Но за это людей не казнят. Он был государственный преступник. В чем же его преступление? Он хотел убить отца? Он выдал римлянам важную государственную тайну? Он обещал им македонские земли, если они его сделают царем? Нет. Ничего этого нет. В истории Деметрия поражает полное отсутствие главного — состава преступления.
Мы могли бы долго ломать голову, но, к счастью, Вольбэнк все разъяснил: «Деметрий был спокойно устранен прежде, чем он смог стать реальной опасностью в руках сената». Это прекрасно! Он был устранен прежде, чем он смог стать реальной опасностью, иными словами, прежде, чем совершил преступление. К несчастью, все мы, историки, дети своей эпохи. Давно говорили, что Моммзен страстно обличает не столько римскую аристократию, сколько немецких юнкеров, противившихся объединению Германии. Книга Вольбэнка издана в 1940 г. когда и в России, и в Германии вовсе не ждали, чтобы человек совершил преступление, и, по прекрасному выражению автора, тихо устраняли его прежде. И невольно это оказало воздействие на концепцию автора. В свете этого понятны слова, что Деметрий должен был благодарить за свою безвременную смерть Тита. Тит действительно был виновником смерти царевича, как были виновниками смерти многих наших соотечественников иностранные специалисты, с которыми они имели несчастье общаться за границей.
Мне кажется, что если за четыре года Деметрий так и не стал реальной опасностью, вряд ли он стал бы ею в дальнейшем, тем более уже два года как переписка его с римлянами оборвалась.
Далее. Все античные авторы иначе, чем Вольбэнк, рисуют Деметрия. Все они согласно утверждают, что он был значительно талантливее Персея. Полибий: «Раздражало его и превосходство брата по природным дарованиям и образованию» (XXXIII, 7, 5). Ливий: «Деметрий значительно превосходил брата… доблестью, дарованиями, большой любовью соотечественников» (XLI, 23, 10). Плутарх: «Среди всех этих бедствий была у него (Филиппа) только одна удача — замечательных достоинств сын… Филипп убил его» (Arat. 54). Причем если Ливия и Плутарха можно обвинить в проримских симпатиях, Полибий весьма скептически относится и к Деметрию, и даже к Титу. Это мнение древних писателей подтверждается тем, что Деметрий пользовался большой любовью и соотечественников, и римлян еще до того, как они стали строить относительно него какие-то планы. Единственное преступление Деметрия — симпатии к римлянам. Но он был римский заложник и вырос в их городе. Этот грех разделяют с ним другие заложники: Антиох Эпифан, Полибий и ахеец Стратий. Однако увлечение Римом не мешало им быть очень трезвыми политиками и действовать в интересах своих государств.
Автор боится принять ахейскую или римскую версию. Но не замечает, что принимает версию Персея, т. е. версию убийцы, которая не может быть объективной.
Наконец последнее — моральная сторона проблемы. Мы имеем право о ней говорить, так как автор не раз обвиняет римлян в оппортунизме, аморализме и прочих грехах, иными словами, апеллирует к законам нравственности. Но никакие нравственные законы не могут оправдать сыноубийства и братоубийства. И не могут примириться с попытками переложить вину за это преступление на римского дипломата, пусть даже желавшего воцарения дружественного его стране царевича.
24
Ливий, рассказывающий о заступничестве Лепида за этолян, пользуется какими-то источниками, ему неблагоприятными. Действия его он описывает с явным осуждением и объясняет враждой их к Фульвию и чуть ли не завистью. Я вовсе не отрицаю вражду Лепида к Фульвию. Сам Лепид никогда и не думал ее скрывать. Но в данном случае у него могли быть иные мотивы.
В 200 г. он лично передал римский ультиматум Филиппу, чтобы спасти греческие города. В 188 г. он написал ахейцам, пытаясь спасти Спарту. После Третьей Македонской войны он демонстративно выгнал из своего дома предателя Эллады Харопа. Все это создает законченный образ эллинофила. Он был идейным противником Катона. Катон нападал на него, причем во время своей цензуры, когда он обрушивался на греческие нравы (ORF2, fr. 96) (см.: Бобровникова Т. А. Сципион Африканский. С. 280–321). Косвенным аргументом служит то, что он ходил послом вместе с Лелием, alter ego Сципиона Старшего (Liv. XLIII, 5, 10), а в Риме посольства выбирались из друзей и единомышленников.
Поскольку Лепид спасал греков перед войной с Филиппом, он мог считать себя до некоторой степени их патроном.
25
Сведения о мессенском восстании очень скудны. Полибий почти не дошел. Плутарх сообщает лишь о поведении Филопемена, а не о самих событиях. Ливий прямо говорит, что мессенская война не относится к римской истории. Текст Павсания неясен, а история этой эпохи в его рассказе пестрит ошибками. Но все-таки некоторые истинные факты он сообщает.
Именно один Павсаний говорит, что первым отправился в поход Ликорта, был разбит, и о судьбе его ахейцы не знали. Это сообщение приходится принять, так как оно объясняет предсмертные слова Филопемена: «Где Ликорта?» И Ливий, и Плутарх сохранили нам эти слова. Но в их изложении они совершенно загадочны, так как о Ликорте до этого ничего не говорилось, и неясно, почему о нем следовало беспокоиться.
Перейдем теперь к последнему походу самого Филопемена.
Согласно Плутарху, все произошло случайно. Филопемен встретил отряд Дейнократа, сразу обратил его в бегство, преследовал, но по дороге на него напал второй отряд, как-то оказавшийся поблизости, а потом он почему-то очутился в безвыходном положении. Однако два соображения заставляют меня с подозрением отнестись к сообщению Плутарха.
Первое. Филопемен был слишком опытный полководец.
Второе. Рассказ о мессенском восстании Полибий предваряет характеристикой Дейнократа. Он был легкомысленный политик, но очень смелый воин и очень искусный военачальник. Ясно, что характеристика эта должна как-то объяснять дальнейшие события. Легкомыслие свое мессенский стратег вполне продемонстрировал. Но вот храбрость и искусство? А ведь что-то наверняка заставило сына Ликорты отдать должное храбрости и искусству этого непримиримого врага ахейцев. Вряд ли то, что, едва увидав Филопемена, он бросился от него наутек.
Приходится предположить, что все произошло не случайно, а по заранее начертанному плану.
