— Помогает чему, мама? — спросила Бриджет.
— Помогает молиться, — ответила я.
— А куда же вы ходите по вторникам, тетя Мед? — поинтересовалась Грейси.
— К Святой Марии, — сказала я. — Это рядом с нашим офисом, и я не могла обойти вниманием самую старую церковь Чикаго. После этого, в среду, я делаю Святое Семейство.
— «Делаю»? — переспросил Стивен. — Как это? Что ты имеешь в виду?
— Делаю «остановки», зажигаю свечи.
— А в четверг? — Это был вопрос от Майкла.
— К Святому Джеймсу — я просто должна пойти туда, учитывая, за скольких мужчин по имени Джеймс я молюсь. К тому же это близко. А в пятницу — церковь Непорочного Зачатия. Это тоже недалеко, а тамошний пастор был на передовой вместе с Ирландской Бригадой.
— А какое там оформление здания по сравнению, скажем, со Святым Семейством? — поинтересовалась Майра.
— Трудно сказать. Церковь Непорочного Зачатия новая, но там есть витражи и…
Майра вдруг захохотала.
— Что? Что в этом смешного? — удивилась я.
— Ты смешная, — ответила она.
Бриджет и Грейси хихикали. Стивен и Майкл кривились, стараясь сдержаться, но все равно прыснули.
— Слышала бы ты себя со стороны, — сказала Майра. — Просто помешанная какая-то.
— Ну ты сама подумай, мама, — сказала Бриджет. — И все это при том, что ты каждый день ходишь на мессу и еще на Святой Час.
— Ты, должно быть, тратишь на свечки целое состояние, — заметила Майра.
— Честно говоря, я отдаю три пенни за девять штук.
— Девять? — удивился Майкл.
— Пэдди, Джеймси, Томас, Дэниел, Джеймс Ньюджент, Джеймс Маллой, полковник Маллигэн и Патрик Келли. А еще одну, — я взглянула на Майру, — я ставлю за упокой души Джонни Ога.
На некоторое время все умолкли.
— Это очень хорошо, Онора, — наконец нарушила молчание Майра.
— Спасибо вам, что включили в это список Джеймса Маллоя, — прошептала Грейси. Она уже объявила, что они с Джеймсом обвенчаются, как только закончится война.
— И все-таки тебе приходится проходить много миль, — сказала Майра.
— Это помогает крепче спать по ночам, — ответила я.
Остальные закивали. Мы могли прятать свой страх за наших мужчин днем, но только не долгими бессонными ночами. Я частенько слышала, как после полуночи кто-то из них — Майкл, Стивен или Бриджет — выходил на кухню, и шла, чтобы выпить с ними чашку чаю.
— Просто страшный сон приснился, — объясняли они, не желая придавать своим страхам словесную форму.
— Один мальчик в школе сказал, что вероятность против нас, — заявил Майкл как-то ночью на кухне. — Простая математика: восьмеро воюют, двое погибнут.
Тот парнишка высчитал, что при боевых потерях от двадцати пяти до тридцати процентов и с учетом тех, кто умрет от болезней, лучшее, на что можно надеяться, — это шестеро выживших. Но это лишь в среднем, теоретически, пояснил Майкл. На самом деле в живых могут остаться и больше, чем восьмеро.
«Или умереть», — подумали мы оба, но промолчали.
— Один уже погиб — Джонни Ог, — сказала тогда я.
— Одного недостаточно, — ответил Майкл и заплакал.
Я прижала его к себе. Мы пережили голод. Мы бежали в Америку, говорила я ему, и сделали это вопреки всем цифрам и вероятностям. Нас спасла наша вера. Я редко разговаривала с детьми о тех ужасных временах, но в ту ночь рассказала Майклу кое-что из того, через что нам пришлось пройти. Я также поведала ему историю его собственного зачатия в Нокнукурухе — когда жизнь победила смерть.
Ужин завершился.
— Мы пойдем, мама, — сказал Стивен, вставая из-за стола вместе с Майклом.
— Только не очень поздно, — предупредила я их. — На мессу нужно попасть пораньше — по воскресеньям в церкви очень много народу.
— Но ведь нам нужно попасть только на одну мессу, мама, верно? — с улыбкой спросил Майкл, вызвав взрыв всеобщего смеха.
Девушки пошли вниз к Майре — сказали, что готовить уроки, но на самом деле чтобы поделиться своими письмами. Джеймс Ньюджент писал регулярно. Когда Джеймса Маллоя обменяли в сентябре, он вновь присоединился к «Мятежным сынам Эрина», поэтому ему было сложно писать Грейси напрямую. Письма от него пересылали нам его родители из Нэшвилла. Оуэн писал очень официальным языком. Как будто мы с ним не были знакомы. И очень осторожно. Кто-нибудь на почте мог вскрыть его письмо как возможную переписку с противником. Я думала, что Оуэн драматизирует ситуацию, но потом солдаты прикрыли «Чикаго Трибьюн» из-за того, что мистер Стори в своих редакционных статьях не соглашался с Линкольном; хотя впоследствии президент разрешил открыть газету вновь. Невозможно было думать об Оуэне и Кати Маллой как о врагах, и все же эта война должна была как-то закончиться. У самой миссис Линкольн в армии конфедератов были четыре брата и три зятя. Междоусобица внутри семьи всегда самая горькая. Теперь пощады не было ни с одной из сторон.
Мы с Майрой устроились у огня. Она налила себе маленькую рюмку виски, а затем предложила налить и мне, зная, что я откажусь. Я пообещала не пить, пока мальчики не окажутся дома.
— Как угодно, — сказала она и подняла рюмку в мою сторону. — За духовность, которая у нас с тобой у каждой своя. — Она медленно пригубила свой напиток. — Я дам тебе доллар на свечи. Не хочу, чтобы тебя поймали на том, что ты обжуливаешь Бога.
— Ему все равно.
— Зато может быть не все равно какому-нибудь старику, который, стоя на коленях у скамьи, может следить за тобой. — Она пригубила виски еще раз. — Молитвы — это все очень здорово, но не нужно сводить этим с ума еще и меня.
— Я жалею, что не знала всех этих обрядов и практик в начале войны, когда Джонни Ог еще…
Я осеклась. С Майрой нужно было аккуратно подбирать слова. Иногда ей хотелось поговорить о Джонни Оге. А иногда — не хотелось. Я колебалась даже тогда, когда собиралась признаться, что каждый день ставлю за него свечу.
— Онора, ты всерьез думаешь, что, если бы ты тогда посетила достаточное количество разных церквей, солдат конфедератов не попал бы в Джонни Ога? — спросила Майра, наклоняясь в мою сторону. В ее словах не слышалось злости.
— Все не так просто, — ответила я.
— Конечно, — согласилась она.
— Но я знаю, что должна молиться, часто и усердно.
Как я могла объяснить ей свои сомнения? Никогда прежде, даже в самые тяжелые моменты — в пору Великого голода или в жуткое время после смерти Майкла, — я не теряла ощущения присутствия Господа, не ставила под вопрос Его любовь. А теперь… В сознание мое прокрадывались мысли о Патрике Келли. Прости меня, Господи. Прости меня, Майкл.
