несколько месяцев.
— Значит, неделю назад вы ему не звонили?
— Я сто лет ему не звонила. Я сменила свои номера, чтобы он перестал ко мне приставать. Это, должно быть, одна из его подружек притворилась мной, чтобы быть уверенной, что он ответит на звонок. Джордан такой, засунет свой член в кого угодно. Сначала он тебя трахает, а потом раздает пощечины. Рада за нее, кем бы она ни была.
— Ясно, — Страйк быстро обдумывал услышанное. — Слишком острая реакция на звонок, если это была его девушка. Он когда-нибудь раньше пытался покончить с собой?
— К сожалению, нет. Послушай, — добавила она, понизив голос, — если хочешь знать правду, я бы предпочла, чтобы он умер. Мне не пришлось бы ходить и оглядываться всю оставшуюся жизнь. Понимаешь?
— Понимаю, — ответил Страйк. — Спасибо, что уделили мне время.
Он посидел еще минуту, размышляя. Конечно, телефонный звонок от неизвестной женщины, выдававшей себя за жену Рини, не имел, возможно, никакого отношения к его попытке самоубийства. Эта связь могла быть просто предположением приятеля Штыря.
Снова зазвонил его мобильный: номер офиса.
— Привет, Пат.
— Привет, — сказала она. — Ты вернешься в офис сегодня днем?
— Через какое-то время. У меня поздний ланч в «Летающей лошади». Что такое?
— Я хочу поговорить с тобой.
— О чем? — Страйк нахмурился и потирал усталые глаза.
— Ну что ж, — ответила Пат, — не думаю, что тебе это понравится.
— В чем дело? — Страйк уже был готов выйти из себя.
— Мне просто нужно тебе кое-что сказать.
— Ты можешь нормально сказать мне, в чем дело? — спросил Страйк, у которого шея затекла от напряжения.
— Я бы предпочла сделать это с глазу на глаз.
Что, черт возьми, их офис-менеджеру понадобилось сообщить лично, Страйк и представить себе не мог. Однако он предполагал, что если бы у него работал сотрудник отдела кадров, он посоветовал бы ему согласиться с просьбой и, возможно, не отвечать Пат грубо.
— Ладно, приходи в паб, я жду бургер, — сказал он.
— Хорошо. Увидимся через пять минут.
Пат пришла как раз тогда, когда принесли бургер Страйка. Она заняла место, которое только что освободила Бижу, и беспокойство Страйка усилилось, потому что выражение обезьяноподобного лица Пат было испуганным, и она крепко сжимала сумочку на коленях, словно защищаясь.
— Хочешь чего-нибудь выпить? — спросил он.
— Нет, — ответила Пат.
Как бы ему ни хотелось картошки фри, Страйк чувствовал, что сначала должен выслушать Пат.
— Говори, — сказал он. — В чем дело?
Пат сглотнула.
— Мне шестьдесят семь.
— Чего?
— Шестьдесят семь. Лет, — добавила она.
Страйк взглянул на нее.
— Я солгала, — прохрипела Пат. — В своем резюме.
— Понятно, — ответил Страйк.
— Ну, мне пришлось. Никому не нужны люди моего возраста.
Страйк подозревал, что он, возможно, знает причину, по которой Пат внезапно призналась во всем.
— Я уволена, не так ли? — спросила она.
— О боже, не плачь, — Страйк видел, как дрожат ее губы: ему хватило одной плачущей женщины за этот день. — Литтлджон, как я понимаю, знает об этом?
— Откуда тебе это известно? — ахнула Пат.
— Он тебя шантажировал?
— Только сейчас начал, — ответила Пат, доставая из сумочки носовой платок и прижимая его к глазам. — Он сказал мне, что узнал сразу после того, как начал работать с нами. Но как бы я смогла рассказать тебе о его шантаже, не признавшись, сколько мне лет? Я была в туалете, и когда вернулась в офис, он был там, и смотрел дело Эденсора, и я думаю, он собирался его сфотографировать, потому что у него был в руках телефон. Я сказала ему: «Какого черта ты делаешь?», а он закрыл папку и заявил: «Ты этого не видела, тогда я забуду, что ты пенсионерка, договорились?»
— Думаешь, он успел сделать фотографии?
— Нет, я слышала в туалете, как он проходил мимо. У него не хватило бы времени.
Страйк взял палочку картошки фри и начал ее жевать, Пат наблюдала за ним. Страйк молчал, и она повторила:
— Я уволена, не так ли?
— Ты должна была сказать мне.
— Ты бы не нанял меня, если бы я сказала правду, — у Пат слезы теперь текли быстрее, чем она успевала их вытирать.
— Я говорю не о том времени, я говорю о настоящем. Перестань реветь, черт возьми, ты не уволена. Где я найду другого такого сотрудника, как ты?
— О, — произнесла Пат и, прижав носовой платок к лицу, заплакала по-настоящему.
Страйк поднялся на ноги и подошел к бару, купил стакан портвейна, который любила Пат, и, вернувшись, поставил его перед ней.
— Какого черта ты продолжаешь работать в шестьдесят семь?
— Потому что мне это нравится, — сглотнула Пат, лихорадочно вытирая лицо. — Мне скучно сидеть дома.
— Мне тоже, — сказал Страйк, который, стоя у бара, сделал кое-какие умозаключения. — Так сколько лет твоей дочери?
— Только что исполнилось пятьдесят, — пробормотала Пат. — Я родила ее совсем юной.
— Так вот почему ты чуть не убила меня, когда я спросил про нее?
Пат кивнула.
— Она есть в Фейсбуке?
— Постоянно там сидит, — сказала Пат, нетвердой рукой потянувшись за своим портвейном.
— Тогда...
— Да. Я спрошу Роду. Она будет рада помочь, — Пат неуверенно сделала глоток портвейна.
— Где сейчас Литтлджон?
— Он ушел. Я удостоверилась, что он действительно ушел, прежде чем позвонить тебе. В конце улицы он сел в такси. Он был недоволен, что я поймала его с поличным. Он уезжает на неделю, — Пат вытерла нос. — Собирался в отпуск в Грецию.
— К тому времени, как я с ним разберусь, он, черт возьми, пожалеет, что не остался там.
Он принялся за свой бургер. Пат допила свой напиток и сказала:
— Мне надо возвращаться, я не доделала расписание на следующую неделю... Спасибо, Корморан.
— Не за что, — произнес Страйк с набитым ртом. Пат ушла.
Страйк прекрасно понимал, что рассуждает непоследовательно. Он осудил Литтлджона, исходя из принципа, что там, где есть одна ложь, будет и другая, но он был уверен: Пат не была прирожденной лгуньей. Как раз наоборот: по его мнению, она часто была слишком честной. В первые дни ее работы он бы ухватился за эту возможность уволить ее, но со временем его отношение поменялось: сейчас ему было бы крайне неприятно ее потерять. Тем не менее, подумал он, рассеянно взяв еще ломтик картошки фри, он мог бы отложить запланированное им повышение ее зарплаты. Прощение — это одно,
