апреля 1940 года. Вечер.
Гюнтер Шольке.
Гюнтер уже подходил к комнате, когда заметил графа, который мелкими шажками выходил из неё, держась обеими руками за пах и постанывая от боли. Увидев его, он замер, а его лицо скривилось от ненависти:
– Проклятый щенок! Я тебя завтра же…
Что именно граф хотел сделать с ним, Гюнтер слушать не стал, так как с большим удовольствием снова ударил его кулаком по печени. Аристократ издал полузадушенный крик и снова повалился на пол, неспособный что-либо сделать.
– И куда это ты собрался, графское отродье? – ухмыльнулся Гюнтер, присев рядом с ним на корточки и глядя в лицо. – Я ведь с тобой ещё не закончил.
Он присел на тот диванчик, на котором Шверин хотел воспользоваться графиней и задумался, смотря на корчащегося на полу графа. Что же с ним делать? Убить? С одной стороны это лучше всего. В таком случае этот ублюдок уже никому и никогда не причинит вреда, а многие, наоборот, вздохнут с облегчением. Да и сам Гюнтер будет доволен.
Но и минусы тоже были. Допустим, он убьёт его. Например, задушит подушкой, чтобы было похоже на остановку сердца или удар. Что дальше? Даже если спрятать тело, множество свидетелей видели его здесь, не считая водителя, который подтвердит что привозил сюда своего хозяина. Плюс разные синяки и ушибы на теле. Следователи, понукаемые Гиммлером, будут копать основательно, и наверняка что-то найдут, ведь у Гюнтера нет опыта сокрытия улик. Снимут отпечатки пальцев, которые он, по любому, оставил в комнате, и ему конец. Заодно возьмутся за Марию и Ребекку, и те, скорее всего, сломаются.
Но если ничего не сделать, то уже завтра, по наводке этой мрази, его снова арестуют и на этот раз ему не поможет даже сотня Ев. Может, шантаж, как он и придумал? Гюнтер скривился от отвращения. Сама мысль о том что, возможно, придётся сделать, вызывала у него тошноту. Да, этот граф погань та ещё, но даже для него это будет перебор. Оттащить в туалет, найти какой-нибудь фотоаппарат у баронессы, побоями заставить там жрать… брр… Гюнтера едва не вырвало, представив эту картину. Нет, на такую мерзость он всё-таки не способен, даже ценой опасности для своей жизни! Всему есть предел, и для него это уже слишком. Надо искать другой вариант.
Проклятье! Вот же свалился этот урод на его голову. Хотя, если честно, он сам вписался за подругу Марии, никто его не тянул, даже наоборот, отговаривали. Сам принял решение, значит и отвечать за последствия должен тоже сам. Ладно, придётся всё-таки рискнуть, оставлять графа в живых нельзя. А если всё получится, то ещё можно побарахтаться. Встав с диванчика, он быстро вышел из комнаты, вернулся в зал и, пользуясь тем что большинство гостей смотрели на танцующих, взял с ближайшего стола три бутылки шнапса и шампанского. Вернувшись, обнаружил, что неугомонный граф снова выполз из комнаты и по стеночке идёт к нему, слабым голосом зовя на помощь. Гюнтер мысленно поблагодарил Шверина за то что тот выбрал для разговора с Ребеккой самую дальнюю комнату, куда не заходили гости. Осторожно поставив бутылки на пол, он подошёл к графу и за шиворот снова втащил его в комнату, не обращая внимания на слабые попытки сопротивления. Усадив его на диванчик, предварительно, снова добавив по печени, чтобы не брыкался, Гюнтер вернулся за бутылками и решил, наконец, сделать то что видел пару раз по телевизору, в детективных фильмах. Всё равно, опыта у него нет, придётся положиться на везение и сделать всё как можно правдоподобнее.
Открыв первую бутылку, он заставил графа открыть рот и начал вливать ему алкоголь в горло, щедро поливая его одежду и лицо. Тот вяло барахтался, отбивался и пытался мешать Гюнтеру, но мало что получалось. Закончив с первой бутылкой, он бросил её на ковёр и открыл вторую. Граф был уже в неадеквате, бессмысленно таращась на него и что-то бурча, всё-таки выжрать целую бутылку одним залпом это не шутка, не считая того что он выпил до этого. Открыв рот безвольно лежащему мужчине, Гюнтер влил ему содержимое и второй бутылки. Шверин пытался отвернуть голову, кашлял, но Гюнтер был неумолим. Наконец, и вторая бутылка оказалась пуста, покатившись по полу. К этому времени граф еле шевелился с закрытыми глазами. Открыв третью бутылку, на этот раз с шампанским, Гюнтер облил мужчину пеной и начал вливать напиток ему в рот. Когда он закончил с этим, граф завалился на диван и звучно захрапел.
Так, что ещё? Точно, чуть не забыл… Вынув платок, он тщательно протёр свои отпечатки с бутылок и так же тщательно, по очереди, вложил эти бутылки в руки графа, после этого снова бросив их на ковёр. Теперь самое главное… Перевернув спящего графа на спину, он взял узорчатую подушку с дивана и крепко прижал её к лицу аристократа. Прошло не меньше десяти секунд прежде чем руки Шверина попытались убрать подушку с лица. Гюнтер прижал сильнее, держа подушку одной рукой, а другой схватил руки графа и прижал над его головой. Раздалось глухое мычание, тот попытался вертеть головой но давление Гюнтера не позволяло ему это сделать. Наконец, почти через полминуты, движения графа начали слабеть и скоро он затих, бессильно опустив руки. Выждав ещё минуту, Гюнтер убрал подушку и внимательно посмотрел на Шверина.
Граф лежал неподвижно, с открытым ртом и полузакрытыми глазами, выражавшими недоумение и какую-то обиду. Прислонившись ухом к груди, Гюнтер не услышал биения сердца. Пульс на кисти тоже не бился. Аристократ был мёртв.
Глядя на его тело пустым взглядом, Гюнтер снова положил подушку под голову графу и сел рядом. Он думал, что его будет тошнить, слышал, что первое убийство часто заставляет человека блевать, но обошлось. Возможно, потому что это тело уже убивало. А может, из-за того что сам граф был той ещё скотиной. Гюнтер не знал этого. Ему просто хотелось выпить, но весь алкоголь он влил в Шверина. Вяло подумалось что теперь он избавился от одной проблемы, но появились другие, а значит, надо решать их, ради себя и своих женщин.
Усилием воли придя в себя, он вышел из кабинета и закрыл двери, вытерев их платком. Дойдя до спальни Марии, он постучался и, не дожидаясь, сразу вошёл. Его встретили две пары
