Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 191
class="p1">353
Известная английская исследовательница Мариам Мэррей после тщательного
изучения истории этого рода определила его, как жертвенный род так называемых
«заместителей». Что это значит?
В средневековой Англии существовали пережитки язычества, согласно которым
залогом доброго здравия, всяческих успехов в жизни и в державных делах властелина
являлось принесении искупительной жертвы, для чего использовались исключительно
представители жертвенных родов, как бы искупавшие раз в семь лет накопленные за это
время грехи сюзерена. Мэррей приводит известные слова французского посла Фенелона о
таком роде. Он говорил, что:
— «Говарды, как мужчины, так и женщины, в силу какого-то ряда обстоятельств
подвержены тому, чтобы их обезглавливали, и не могут избежать этого, ибо происходят
из племени, предрасположенного к такой участи».
И до Джона Говарда, и после него, именно такая ужасная судьба постигла целый ряд
его сородичей. Вот наиболее известные из них:
Анна Болейн — супруга короля Генриха Восьмого. Из рода Говардов. Была казнена по
вымышленному обвинению.
Екатерина Говард — следующая супруга этого короля. Тоже казнена, но уже через 7 лет.
Есть и другие Говарды — заместители, но их имена менее известны.
Между прочим, Вирлич тоже обращал внимание на то, что экспедиции Джона Говарда
в Россию совершались раз в семь лет: 1783 год — Астрахань, 1790 — Херсон. Интересное
совпадение, не правда ли?
И вывод: может быть, представителю жертвенного рода Говардов, действительно, раз в
семь лет было целее находиться где-нибудь подальше от своего жестокого отечества?
Знатоки средневековых традиций утверждают, что если представители жертвенных
родов умирают своей смертью, то в год, кратный семи, после их ухода начинают
происходить странные события, например: пропадает что-то существенное или где-нибудь проступают кровавые пятна…
К этому мы еще вернемся, а теперь о главном.
Оставим скрупулезным историкам заниматься анализом фактических материалов
биографии подвижника-иностранца. Что он делал и как, чьи распоряжения выполнял и
почему. Отчего неприкрыто интересовался фортификационными колодцами крепости и
возмущался начальством, которое его туда не пускало, несмотря на известную грамоту.
Мы-то с вами прекрасно разумеем, что можно одновременно заниматься разными делами, решать и ориентироваться на целый ряд различных задач и целей.
Мне кажется, для нас, прощающихся с двадцатым стремительным веком, более важной
является другая особенность его жизни — глобальная, всеобъемлющая тема человеческого
одиночества…
Экспедиции в далекую страну, отсутствие друзей и близких, длинные темные вечера в
осеннем Херсоне, когда тусклое пламя свечей с трудом разгоняет тьму в чужом доме.
Опасливая настороженность к нему — владельцу грозного диплома императрицы — со
стороны местных властей…
Что наполняло его дни, мы можем только гадать, но вот какие мысли, отрывки
воспоминаний, угасающие с возрастом желания, охватывали его по ночам, — об этом
никому уже не узнать, как и не разделить с ним его трудную ношу.
Какое одиночество и заброшенность ощущались им, стариком, пленником то ли идеи, то ли интересов своего отечества, в самые последние месяцы, недели и дни в чужой
стране, в чужом городе и в окружении чужих и чуждых ему людей?..
Но и это не все. Настоящее одиночество, в виде коварного полузабвения, пришло к
нему все-таки не до смерти, а после нее, и продолжается оно уже больше двух столетий. А
странная возня вокруг его имени? То в честь столетия со дня его смерти стержневую
магистральную улицу города называют «Говардовской», то сразу после революции
354
переименовывают ее. Проходят годы и опять, уже во время немецкой оккупации, имя
Говарда этой улице возвращается, а в 47-ом году — снова уходит в небытие…
Что это: осколки холодной войны или наши вековечные безалаберность и
неблагодарность? Хотя, какая ему сейчас разница!
Памятник стоит. Солнечные часы на нем показывают время, а это значит, жизнь идет, и
ему в ней по-прежнему есть место.
Вот только, что это за красное, похожее на кровь пятно, периодически появляющееся
на его памятнике? На дворе двухтысячный год, прошло 210 лет со дня его смерти, так-так-так — число кратное семи…
Неужели?!
_______________
Конец
ДОМ С ФОНАРЕМ (Из забытых городских историй)
Хозяин этого дома был в городе известным человеком, почтмейстером, как если бы в
наше время — начальником областного управления связи.
Он очень любил свою жену. Много лет у них не было детей. И когда они уже почти
разуверились, жена сообщила, что беременна. Он был на седьмом небе от счастья.
А потом у нее, женщины в возрасте, были тяжелые роды. Она их не выдержала. Почему-то последними словами ее были:
— «Наказал меня Господь…»
Осталась девочка. Долгие годы отец был безутешен. Всю свою душу, боль и отчаяние он
вкладывал в дочь, к которой привязан был безмерно.
Подрастая, она становилась все больше и больше похожей на мать. Казалось, происходит
какое-то горькое чудо…
На этом балконе они сидели за чаем долгими летними вечерами. Со временем стали
замечать, что ночью свет горит только в одной комнате, затем сразу гаснет. Кто-то полез
посмотреть. По городу поползли слухи, что они живут как муж и жена.
355
Оба были крайне нелюдимы и всех избегали. Дочь — смуглолицая высокая брюнетка, внешне тяжеловата, с полными стройными ногами. Всегда молчалива, в глазах — вызов.
Ушла с последнего класса гимназии, рассчитала прислугу, стала сама вести домашнее
хозяйство. Когда шла скупиться на рынок, ее провожали глазами.
Так продолжаться долго не могло, но шли годы — и ничего не происходило. На старости
отец тяжело болел. Преданно и беспрекословно ухаживала за ним. После его смерти ушла
сестрой милосердия на санитарно-медицинский поезд. Вернулась после революции — в
доме уже жили несколько семей, ее не пустили.
Пошла жаловаться в ЧК, ей дали жилье в другом доме, взяли работать машинисткой. Ей
было за 40, когда она родила от кого-то ребенка.
Этот кто-то был, очевидно, влиятелен и хорошо снабжал их материально. Она, а потом и
ее дочь, скрытно подторговывали ювелирными изделиями, которые потом некоторые
опознавали, как личные украшения горожан, исчезнувших в чекистских застенках.
В городе мать и дочь не любили и боялись. Я был знаком с ее дочерью. Она работала
учительницей, сейчас — старуха, нелюдимостью пошла в мать, никогда не была замужем.
В этой истории более всего меня смущает одна деталь: последние слова умирающей
роженицы. Их рассказывала моя бабушка, Млода Исааковна Эльзон. Она была акушеркой, принимала те ужасные роды.
И я думаю: а ведь действительно, у почтмейстера и его жены так много лет не было
детей… Что она имела в виду, прошептав: — «Наказал
Ознакомительная версия. Доступно 39 страниц из 191
