с тех пор продолжал их выплачивать.
Ничего секретного тут тоже не было, если не считать того, что дело происходило в другом городе, но Стивенс понимал, что даже и в этом ничего особенно странного нет.
Округ Окатоба находится на противоположном берегу реки, в трех милях от фермы Болленбо, однако Стивенсу было известно, что не только Болленбо, но и многие другие владеют землей в одном округе, но покупают легковые автомобили и грузовики, а также хранят свои деньги в другом, повинуясь свойственному сельским жителям смутному, возможно атавистическому, недоверию — даже не к людям в белых воротничках, а просто к мощеным дорогам и электричеству.
— Значит, пока не ставить в известность компанию? — спросил страховой агент.
— Нет. Когда он предъявит вам бумаги, вы их примите, скажите ему, что на всякие формальности потребуется примерно неделя, выждите дня три, а потом пригласите его к себе в контору на следующее утро часам к девяти или десяти, но не говорите, зачем и почему. А убедившись, что он получил ваше приглашение, позвоните мне в Джефферсон.
На следующее утро перед рассветом волна зноя разбилась. Он лежал в постели, смотрел и слушал, как сверкают молнии, гремит гром и неистово клокочет ливень, думал о том, как мутные глинистые потоки с шумом прорывают канавки на одинокой свежей могиле Лонни Гриннапа, вырытой в склоне бесплодного холма возле церкви без шпиля, и о том, что даже рев разлившейся реки не может заглушить стук дождя, низвергающегося на парусиново-жестяной шалаш, где глухонемой, наверное, все еще ждет возвращения Лонни, зная: что-то случилось, но не зная, как, не зная, почему. Не зная, как, подумал Стивенс. Они каким-то образом его одурачили. Они даже не потрудились его связать. Они просто его одурачили.
В среду вечером моттстаунский страховой агент сообщил ему по телефону, что Тайлер Болленбо предъявил свои бумаги.
— Прекрасно, — сказал Стивенс. — В понедельник пошлите ему приглашение на вторник. И известите меня, когда убедитесь, что он его получил. — Он положил трубку. Я не игрок, а взялся играть в стад-покер с профессиональным игроком, подумал он. Но я, по крайней мере, заставил его взять карту из прикупа. И он знает, с кем поделиться выигрышем.
Итак, когда в следующий понедельник агент позвонил ему снова, он знал только, что будет делать он сам. Ему пришло в голову, что не мешало бы попросить шерифа послать с ним своего помощника или взять с собой кого-нибудь из приятелей. Но даже и приятель не поверил бы, что я рассчитываю всего лишь на закрытую карту, сказал он себе, хотя сам я твердо знаю: один человек, пусть даже он неопытный убийца, может считать, что он все за собой убрал. Но когда их двое, ни один из них не может быть уверен, что второй не оставил никаких следов.
И потому он поехал один. У него был револьвер. Он вытащил его из ящика, посмотрел и положил его обратно. По крайней мере, никто меня из него не застрелит, сказал он себе. Он выехал из города, когда уже смеркалось.
На этот раз в придорожной лавке было темно. Добравшись до той дороги, куда он сворачивал девять дней назад, он на этот раз повернул направо, проехал с четверть мили и свернул в замусоренный двор, направив горящие фары прямо на темную хижину. Он их не выключил. В желтом свете желтого луча он подошел к хижине и крикнул:
— Нат! Нат!
Негр тотчас отозвался, хотя света не зажигали.
— Я иду в лагерь мистера Лонни Гриннапа. Если я к рассвету не вернусь, ступай в лавку и скажи им там.
Ответа не было. Потом женский голос произнес:
— Отойди от двери!
Мужской голос что-то пробормотал.
— Знать я ничего не знаю! — заорала женщина. — Уходи и не связывайся с этими белыми!
Значит, кроме меня, есть и другие, подумал Стивенс, и ему пришло в голову, что негры очень часто, почти всегда, инстинктивно чуют зло. Он вернулся к машине, выключил фары и взял с сиденья фонарик.
Он нашел грузовик. В коротком луче фонаря он снова прочитал номерной знак, который девять дней назад на его глазах скрылся за гребнем холма. Он выключил фонарик и сунул его в карман.
Через двадцать минут ему стало ясно, что фонарь ему не нужен. Ступив на тропинку между черной стеною зарослей и рекой, он увидел слабое свечение за парусиновой стенкой шалаша и услышал оба голоса — один холодный, ровный и спокойный, второй резкий и хриплый. Он наткнулся на поленницу, потом на что-то еще, отыскал дверь, распахнул ее и вошел в разоренное жилище умершего, где валялись сорванные с топчанов мякинные тюфяки, опрокинутая печка и разбросанная кухонная утварь и где лицом к нему стоял Тайлер Болленбо с пистолетом в руке, а его младший брат нагнулся над перевернутым ящиком.
— Уходите, Гэвин, — сказал Болленбо.
— Уходите сами, Тайлер, — отозвался Стивенс. — Вы опоздали.
Младший Болленбо выпрямился. По выражению его лица Стивенс понял, что тот его узнал.
— Какого… — начал он.
— Все кончено, Гэвин? — спросил Болленбо. — Вы мне только не врите.
— Полагаю, что кончено, — отвечал Стивенс. — Опустите пистолет.
— Кто там еще с вами?
— Народу хватит, — сказал Стивенс. — Опустите пистолет, Тайлер.
— Какого дьявола, — сказал младший. Он двинулся вперед, и Стивенс увидел, как его взгляд перебегает с него на дверь. — Врет он все. Никого с ним нет. Он просто шпионит, как в тот день, сует нос в чужие дела, но скоро он об этом пожалеет. Потому что на этот раз ему несдобровать. — Он пошел на Стивенса, ссутулясь и слегка расставив руки.
— Бойд! — сказал Тайлер. Тот приближался к Стивенсу; он не улыбался, но лицо его сияло каким-то странным светом. — Бойд! — повторил Тайлер. Потом он тоже двинулся вперед, с поразительным проворством догнал младшего брата и одним взмахом руки отшвырнул его назад, на топчан. Они стояли лицом к лицу — один холодно, спокойно, без всякого выражения, держа перед собою пистолет, нацеленный в пустоту, второй — согнувшись и злобно рыча.
— Что ты собираешься делать, черт тебя побери! Хочешь, чтоб он отвез нас в город, как двух бессмысленных баранов?
— Это уж мое дело, — сказал Тайлер. Он взглянул на Стивенса. — Я ничего такого никогда и в мыслях не имел, Гэвин. Да, я застраховал его жизнь и вносил страховые премии. Но это была просто выгодная сделка — если б он меня пережил, деньги были бы мне ни к чему, а если б я пережил его, я получил бы то, что мне причитается. Ничего секретного тут не было. Все
