— Рекомендую: лейтенант Иетс, редактор новой кремменской газеты, — сказал Уиллоуби. — А это мисс Уоллес, представительница американской прессы. Люмис, потрудитесь представить мэра и членов палаты.
Люмис встал и бойко отрапортовал перечень имен и представляемых отраслей коммерции. Каждый названный вставал, кланялся в сторону Уиллоуби и садился снова, слегка отдуваясь, словно после взятого препятствия.
— Что у нас на повестке? — осведомился Уиллоуби.
Бургомистр Лемлейн поднял с полу элегантный портфель и бережно положил перед собой на стол. Затем он извлек из кармана связку ключей на кольце, методично перебрал несколько ключей, выбрал нужный, отомкнул замок, вынул из портфеля лист бумаги и, откашлявшись, прочитал список вопросов, сперва по-английски, потом по-немецки. На каждый новый пункт девять членов торговой палаты дружно кивали в знак одобрения. Иетсу все эти вопросы показались пустяковыми. Он наклонился к Уиллоуби и спросил шепотом:
— А как насчет заводов Ринтелен?
Уиллоуби нахмурился.
— Этого пункта нет в повестке.
— Вот как! — сказал Иетс. — А когда же он будет?
— Терпение, лейтенант, терпение! — так же шепотом ответил Уиллоуби.
Лысый, толстый господин с золотой цепью через весь живот стал зачитывать столбцы каких-то цифр. Это был представитель кремменской ассоциации поставщиков угля; он сетовал по поводу того, что выдачу лицензий на торговлю углем придется лимитировать, — во-первых, ввиду недостатка угля, а во-вторых, оттого что число лиц, занимающихся этим видом коммерческой деятельности, и так очень велико.
Лемлейн перевел, и Уиллоуби благосклонно заметил:
— Спросите его, Лемлейн, подготовил ли он список тех, кому следует выдать лицензию.
Такой список у представителя ассоциации поставщиков угля имелся, и он тут же принялся зачитывать фамилии и адреса. Покончив со списком, он вопросительно поглядел на Лемлейна. Лемлейн поглядел на Уиллоуби.
Уиллоуби, сердцу которого все кремменские поставщики угля были одинаково милы, произнес, обращаясь к присутствующим:
— Ну как, дадим мы им лицензию?
— Я считаю, что нужно дать, — сказал Лемлейн.
— Не возражаю, — сказал Уиллоуби. — Переходим к следующему пункту.
— У меня вопрос, — сказал Иетс.
— Вопрос? — оглянулся на него Уиллоуби. Он взял в руки колокольчик и поиграл им. Потом, вздохнув, сказал: — Ну, давайте ваш вопрос. Только покороче. У нас еще черт знает сколько дел.
— Как давно существует ваша ассоциация поставщиков угля? — Иетс говорил по-английски; пусть Лемлейн и господин с золотой цепью не знают, что он способен заметить неточность в переводе.
Представитель ассоциации, выслушав вопрос по-немецки, сказал:
— Fünfzig Jahre, — и Лемлейн тут же перевел: — Пятьдесят лет.
— И последние тринадцать лет вы работали обычным порядком?
— Да, обычным порядком.
— Скажите, а в руководстве ассоциации сейчас те же люди, что и все эти тринадцать лет?
Представителю ассоциации вовсе не нравилось, что американский офицер так напирает на эти тринадцать лет. Это были годы нацистского господства. Лемлейн, все с тем же невозмутимо корректным выражением лица, перевел ответ:
— За одним исключением. Секретарь ассоциации умер в 1938 году от грудной жабы.
— Надо полагать, ассоциация, как и все другие учреждения этого рода, придерживалась в своей работе принципов национал-социализма?
— Иначе нельзя было! — сказал представитель ассоциации. Его лысина приобрела лиловатый оттенок, и на ней заблестели капли пота.
— Вот вы сейчас ограничиваете число лицензий на торговлю углем; а какой у вас критерий для отбора?
На этот раз ответил сам Лемлейн:
— Солидность фирмы.
Уиллоуби выразительно откашлялся. Хватит, он и так уже достаточно долго терпит.
Но Иетс не захотел понять намека. Иетс гнул свое.
— Солидность фирмы? Но ведь если вы ограничиваете конкуренцию и создаете гарантию сбыта, да еще при недостатке товара, тут любая фирма будет солидной. А не кажется вам, что те самые люди, которые командовали вашей ассоциацией и вашей торговой палатой при нацистах, теперь, благодаря этим махинациям с лицензиями, забирают еще большую власть над населением города?
— Лейтенант спрашивает… — Лемлейн стал переводить наскок Иетса слово в слово, не столько из стремления к точности, сколько чтобы выиграть время.
Немцы слушали, уставясь в стол перед собой. Угольщик выудил из внутреннего кармана огромный носовой платок и оглушительно сморкался. Карен старалась казаться незаинтересованной, но в то же время записывала что-то в блокнот; а Уиллоуби, втайне проклиная Иетса, вертел в руках карандаш, пока не отломил кончик.
Разогнал тучу Люмис — может быть, именно потому, что не заметил, какая она была густая и черная. Он сказал:
— Погодите, Иетс, вы же видите, что без нашей санкции ничего тут не делается.
— Jawohl![18]— с явным облегчением подтвердил Лемлейн и поспешно перевел заявление Люмиса немцам. Члены торговой палаты подняли глаза и стали переглядываться, с довольным шепотком. Карен перестала писать, а Уиллоуби отложил в сторону сломанный карандаш, повернулся к Иетсу и спросил, великодушно подавляя напрашивающийся сарказм:
— Удовлетворены?
Иетс ничего не ответил.
Уиллоуби перешел к следующему пункту повестки.
Обсудили вопрос о намечающемся открытии мыловаренного завода и бумажной фабрики, если будет поступать достаточно жиров и древесины. За этим последовало предложение одного предпринимателя — организовать производство деревянных игрушек, но тут Уиллоуби отказал наотрез.
— Предметы роскоши! Игрушки! Мы не разрешим расходовать драгоценное сырье и рабочую силу на что-либо подобное. Немецким детям не мешает знать о том, что их отцы проиграли войну.
У немцев вытянулись лица, но, поскольку они отлично знали, что на их подлинные интересы деревянные игрушки никак не влияют, спорить никто не стал.
Во время отчета о ликвидации книжного магазина, торговавшего в Креммене официальной нацистской литературой, вошел Фарриш.
Лемлейн заметил движение у дверей и разом умолк. При мысли о том, что сейчас он увидит генерала, сердце у него сладостно замерло и рука сама собой дернулась было вверх; но он вовремя спохватился и лишь почтительно вытянулся. Прочие немцы тоже встали.
Уиллоуби, пыжась от гордости и страстно желая, чтобы Фарриш почувствовал себя окунувшимся в кипучую деловую атмосферу, доложил, что здесь происходит заседание местной торговой палаты. В сущности, он не так уж был рад этому неожиданному вторжению; дело пахло потерей по меньшей мере часа времени. Вся повестка теперь пойдет насмарку, и придется созывать еще одно заседание, чтобы рассмотреть оставшиеся вопросы. И почему было Фарришу не предупредить его? Он бы мог провести кое-какую подготовку. А так все придется делать экспромтом.
