Как и во всех моих книгах, в «Острове надежды» я попыталась как можно теснее связать судьбы моих придуманных героев с фактической историей места событий. Таким образом, я постаралась описать жизнь на плантации как можно точнее, однако упомянутые плантации Каскарилла Гардене, Холлистер, Кинсли и другие все же являются придуманными.
Как можно тщательнее я занималась исследованием истории маронов. Грэнни Нэнни и ее братья являются историческими личностями. Однако данные об их возрасте, их предыдущей истории и позже об их смерти отличаются друг от друга очень сильно: разница в возрасте этих людей, который указывают различные источники, составляет десятки лет. Я оказала себе помощь тем, что в этой книге многие вопросы оставила открытыми и частично пользовалась слухами вокруг биографии Нэнни. Никто сегодня уже точно не знает, была ли она колдуньей и знахаркой-травницей, была ли она принципиальной противницей рабства или же сама, будучи молодой женщиной, торговала рабами. Достоверно известно лишь то, что Грэнни Нэнни дольше, чем ее братья, сопротивлялась заключению мирного договора с белыми людьми — возможно, по причине вписанного в договор обязательства возвращать беглых рабов их хозяевам. До сих пор на Ямайке ее чествуют, как национальную героиню.
Неоспоримым является то, что хижины в Нэнни-Тауне были сделаны по африканскому образцу, и что Нэнни руководила общиной по обычаям, принятым в селах племени ашанти. Приводили ли ее явные поиски корней своего народа к конфликтам с другими группами маронов — в этом нет уверенности, но размышление на эту тему у меня возникло. Свободные от рождения черные люди, в конце концов, уже несколько поколений жили без всякой связи с Африкой и, возможно, в таких вопросах, как стандарты жизни и представления о ней, вынуждены были ориентироваться на западные обычаи.
Если не обращать внимание на географические данные, вся письменная история Нэнни-Тауна является противоречивой. В зависимости от источника можно найти различные сведения о том, когда было построено поселение, как часто оно подвергалось нападениям, и было ли разрушено англичанами. В какой-то момент я рассталась с мыслью когда-нибудь докопаться до правды. В моей версии Нэнни до заключения договора в 1739 году остается непобедимой — и в конце концов, сама подписывает договор. Среди летописцев это тоже спорный вопрос, и, конечно, торжественное подписание договора состоялось не в Спэниш-Тауне. Здесь я дала возможность своей фантазии разгуляться, а моей истории подарила некоторую свободу. Да простят меня историки.
На предположениях вместо точного знания основывается также версия существования мусульман среди рабов на Ямайке в восемнадцатом веке — в конце концов, коренная религия полевых рабов была последним, что учитывалось карибскими плантаторами при их покупке. В областях, где ловили африканцев, все же существовало много деревенских общин, которые были последователями умеренного ислама с очень сильным африканским влиянием. Кажется невероятным, что никто из их представителей не попадал на Ямайку. Однако историческим фактом является только то, что рабы мусульманской веры в то время и позже попадали в Америку. Тому, кто интересуется этим вопросом, рекомендую почитать автобиографическую книгу Алекса Хейли под названием «Корни», в которой он прослеживает более чем двухвековую семейную историю. Его предок Кунта Кинте был мусульманином.
Культ обеа, который до сих пор практикуется на Ямайке, был чрезвычайно распространен среди рабов в то время, когда разыгрывается моя история. Он является близкородственным культу вуду в других карибских регионах. Эти религии связывают африканские культы и вера в духов, с большей или меньшей примесью христианства. Практики всегда похожи, однако часто варьируются в зависимости от предпочтений и убеждений колдунов. Поэтому описанная мною церемония обеа не обязательно должна быть идентична другим подобным церемониям, но здесь я тоже старалась достичь максимальной аутентичности.
Наконец, еще одно слово о политически корректной речи в этой книге. Возможно, моим читателям не понравилось применение в тексте слов «негр» и «ниггер». На самом деле я использовала их сознательно — это нацелено на то, чтобы передать читателю настроение в Европе восемнадцатого века касательно рабов и рабовладения. Торговля черными людьми, эксплуатация их рабочей силы и предположения, что они, по воле Божьей неполноценны, в то время были неоспоримыми. Я и без того напрягалась, чтобы добиться гуманизации действия через последовательное отвержение рабовладения со стороны Норы и Саймона и через умеренную позицию Дуга. Религиозные движения, которые проклинали работорговлю и рабство, как например движение квакеров, лишь позже начали пользоваться влиянием.
И ни в коем случае не придумано то, что уже до Грэнни Нэнни и ее братьев существовали договоренности между белыми и маронами, согласно которым беглых рабов должны были возвращать их хозяевам. Это не считалось предательством по отношению к собственной расе — принцип порабощения пленных, в большинстве случаев военнопленных, был известен и распространен практически во всем мире. Однако вряд ли где-нибудь в другом месте система была такой непоколебимой и жестокой в своем проявлении, как в европейских колониях, — вероятно, на основании довольно новых расистских компонентов. В Африке (Полинезии, Аравии, даже когда-то в Риме и в Греции) как минимум теоретически, каждый человек мог ожидать, что в ходе военных действий, разбоя и нападения может стать рабом. Рабы, которых тогда содержали, в принципе, не считались неполноценными людьми, им просто не повезло.
Почти в каждом обществе для рабов существовала возможность быть отпущенными на свободу или даже, например, путем вступления в брак, быть принятыми в общество своих хозяев. Для черных же рабов в руках белых хозяев-баккра это было нереально: раб отдавался в пользование своему господину на всю жизнь, и тот распоряжался этой жизнью, как хотел. Причем господину легко удавалось отказаться от любого выражения эмпатии: белый цвет кожи надежно защищал его самого от риска когда-нибудь разделить судьбу своего раба. Отсюда описанные в книге издевательства и драконовские наказания — вряд ли была возможность призвать к порядку белого рабовладельца. Немногие исторически засвидетельствованные истории, когда ярко выраженный садист действительно был призван к ответственности, в большинстве своем были случаями самосуда над ним других плантаторов. Как уже было сказано, они по причине подавляющего большинства чернокожих постоянно боялись восстаний, и поэтому, естественно, возрастала жестокость, с какой рабовладельцы издевались над ними.
Как бы там ни было, но в середине восемнадцатого века никто не ломал себе голову над тем, как бы менее презрительно отзываться о чернокожих, и даже пиджин-инглиш рабов был нашпигован выражениями типа «полевой ниггер», «негр с плантации» или «твой ниггер» вместо «твой муж». Кстати, свадьбы среди рабов действительно были невозможными, а церемонии, заменявшие их, как например прыжки через метлу, не имели никакого правового значения. Это объяснялось тем, что раб не был дееспособным лицом, таким образом, он не мог заключить брачный договор. Крещение рабов было спорным вопросом, о чем уже были сделаны намеки в книге. На полном серьезе велись дискуссии о том, имеет ли африканец душу, которая нуждается во спасении, или нет.
