Автомобили медленно въехали на центральную площадку лагеря. Из них поспешно выбрались несколько человек в гражданской одежде, которые тут же начали с любопытством рассматривать все вокруг. Маутхаузен считался одним из лучших концентрационных лагерей рейха и мог служить примером для других концлагерей.
Георг и Альфред вначале поприветствовали друг друга, вскинув руку и произнеся «Хайль Гитлер!», а затем крепко обнялись. Все еще не разнимая объятий, они услышали радостный возглас Генриха:
– Франц! Боже мой, ты приехал!
– Франц! – Альфред тут же бросился обниматься еще с одним своим другом.
Четверо молодых людей шумно выражали радость по поводу долгожданной встречи, не стесняясь и не обращая внимания на укоризненные взгляды начальника концлагеря Маутхаузен Франца Цириса и других высоких чинов СС. Они держались очень самоуверенно, так как понимали, что находятся под покровительством высокопоставленных лиц государства, а следовательно им все сойдет с рук.
На фабриках отца Альфреда изготавливалась большая часть военной формы, необходимой для солдат рейха. Отец Франца перейдя из адвокатуры в дипломатический корпус, сумел стать заметной фигурой и теперь работал под началом самого Гитлера. Именно ему удалось добиться согласия многих стран принять участие в Олимпийских играх, проводимых в Берлине Благодаря этому он заслужил большой авторитет в окружении фюрера. Отец Генриха был одним из адвокатов, посвятивших свой талант созданию юридической системы новой Германии. Отец Георга, будучи врачом, пользовался доверием самых высоких чинов СС.
Женщины молча разглядывали четырех молодых офицеров, явно выделявшихся из всех присутствующих. Некоторые из женщин дрожали от страха и судорожно сжимали ручонки своих детей, которых их заставили взять с собой на центральную площадку лагеря.
Их изможденные дети едва стояли на ногах, однако послушно делали все, что им говорили матери, потому что знали, какой может начаться кошмар, если они не выполнят требования людей, одетых в черное.
Четыре молодых офицера, самодовольно улыбаясь, подошли ближе, чтобы лучше разглядеть заключенных. При виде этих женщин, уже превратившихся в ходячие скелеты, на лицах молодых людей появилось выражение презрения и брезгливости.
– Жалкое зрелище! – произнес Франц.
– Да ладно, дружище, вот увидишь: это будет интересное развлечение! Сегодняшний день тебе запомнится! – заверил его Генрих.
– Ну что ж, мы для того сюда и приехали, чтобы поразвлечься. Посмотрим, что вы для нас приготовили, – сказал Георг.
– Это будет незабываемый день, – пообещал Альфред.
Затем Альфред Танненберг подал сигнал капо, и те стали привязывать мешки с камнями к спинам женщин.
Танненберг повторил еще раз:
– Сейчас мы развлечемся, и этого вы не забудете никогда.
Женщины, услышав, о чем говорят офицеры СС, сжались от страха, и на их лицах появилось выражение еще большего отчаяния, чем раньше.
– Незабываемый день, – снова прошептал офицер СС и улыбнулся.
33
Клара смотрела на спящего дедушку. Старик время от времени открывал глаза и улыбался каким-то воображаемым людям, которых он видел как наяву. Клара очень устала, однако улучшение состояния ее дедушки вселяло в нее надежду. Она уже не верила, что Альфред Танненберг сможет стать таким, как раньше, однако он, по крайней мере, все еще был жив, а при сложившихся обстоятельствах это даже превосходило ожидания Клары. Она решила сходить на раскопки, чтобы поговорить с Айедом Сахади, а затем собиралась пригласить на ужин Пико, Фабиана и Марту. А еще она решила пригласить на ужин Джиана Марию и Салама Наджеба. Врач за последнее время явно переутомился, и ему не помешало бы немного развлечься.
Клара велела Алии и охранникам перенести дедушку внутрь полевого госпиталя и уложить его в постель. Танненберг попытался сопротивляться, но обе женщины проявили настойчивость, так как старику необходимо было отдохнуть.
Поменяв сосуд на капельнице и дав Танненбергу таблетку, заранее приготовленную доктором Наджебом, Алия села рядом со своим пациентом, твердо намереваясь не спускать с него глаз – как ей и приказала Клара.
Перед тем как пойти на устраиваемый Кларой ужин, Салам Наджеб заглянул в полевой госпиталь. Танненберг вел себя беспокойно и выкрикивал приказы на каком-то непонятном языке. Когда Наджеб приблизился к старику, чтобы сделать ему успокаивающий укол, в глазах Танненберга вдруг отразился ужас, и он попытался оттолкнуть врача той рукой, которая еще хоть как-то могла двигаться. Алии и одному из охранников пришлось крепко удерживать старика, чтобы Наджеб смог сделать ему укол. Никто из них не понимал, что бормочет Танненберг, однако они догадывались, что он осыпает их ругательствами. Затем он заснул, но сон его был неспокойным.
– Не отходи от него, Алия, и если заметишь какие-нибудь тревожные симптомы, немедленно позови меня.
– Хорошо, доктор.
Медсестра села рядом с кроватью Танненберга и достала книгу, чтобы за чтением как-то скоротать время. Ей было слышно что снаружи постепенно нарастал шум: обитатели лагеря собирались на ужин. Алия тихонько вздохнула. Ее для того и наняли, чтобы она ухаживала за этим стариком, когда все вокруг отдыхают. Она решила попытаться не думать о происходящем за стенами полевого госпиталя и углубилась в чтение. Она выключила все лампы, кроме одной, которая освещала страницы лежавшей у нее на коленях книги.
Увлекшись чтением, она ничего вокруг себя не слышала и поэтому не успела вовремя заметить фигуру неизвестно откуда взявшегося человека, который бросился к ней из темноты и зажал ей рот. Последнее, что она почувствовала, – это прикосновение холодного стального лезвия, перерезавшего ей горло. Она не успела ни вскрикнуть, ни даже пошевелиться. Алия умерла, так и не узнав, кто ее убил.
Лайон Дойль мысленно сказал себе, что ему, конечно, не хотелось убивать Алию. Но у него не было другого выхода: он не мог допустить, чтобы остались живые свидетели того, что он собирался сейчас сделать.
Он быстро подошел к кровати, на которой глубоким, но беспокойным сном спал Альфред Танненберг. Старику явно снились кошмары. Дойль, не теряя ни секунды, перерезал ему горло тем же ножом, которым убил медсестру, а затем, чтобы старик уж наверняка не выжил, вспорол ему живот, резанув ножом снизу вверх.
Танненберг не издал ни звука, и Лайон Дойль вышел из полевого госпиталя, не произведя ни малейшего шума и так же быстро, как и вошел. Этим вечером его наверняка никто не должен был хватиться: Пико, Фабиан и Марта общались с Кларой, а остальные участники экспедиции заканчивали упаковывать вещи, потому что завтра за ними должны были прилететь вертолеты, чтобы переправить их в Багдад. Лайон тоже собирался уехать, потому что не смог придумать ни одной вразумительной причины для того, чтобы остаться. Лайон мысленно ругал себя за то, что не убил Танненберга раньше. Он слишком долго тянул время, каждый раз убеждая себя, что еще не наступил подходящий момент для выполнения порученного ему задания. Это, конечно, было правдой, но правдой было также и то, что ему нравилось находиться в этом лагере, нравилось быть одним из участников бригады Пико. Ему даже было жаль, что он совсем не тот, за кого себя выдает. Правда, он сильно скучал по Мэрией и считал, что и ей здесь очень понравилось бы.
