Увидев в кабинете Директора, она не сумела скрыть удивления. В ее глазах блеснул огонек враждебности, но она тут же взяла себя в руки, и ее лицо превратилось в непроницаемую маску. Об охватившем ее волнении говорили только красные пятна, проступившие на щеках.
— Мисс Алонсо-Ортис, — звучно заговорил президент тоном, не терпящим возражений, — я хочу, чтобы вы поняли кое-какие вещи, которые помогут вам получить более полное и адекватное представление о событиях последних дней. Соглашаясь утвердить санкцию на уничтожение Джейсона Борна, я руководствовался исключительно советами, полученными от вас. Я также согласился с вами, когда вы предложили ускорить расследование по делу об убийствах Алекса Конклина и Морриса Панова, и — как последний дурак! — поверил вам, когда вы возложили вину за чрезвычайное происшествие под площадью Вашингтона на детектива Гарри Гарриса из полиции Вирджинии.
Президент помолчал, а затем продолжил:
— Сейчас я могу сказать лишь одно: я очень рад, что санкция не была реализована, и мне очень стыдно за то, что оказалась исковерканной карьера прекрасного полицейского. Служебное рвение — вещь хорошая, но только не в том случае, когда оно идет вразрез с правдой, а вы, когда я пригласил вас в свою команду, поклялись ни при каких обстоятельствах ни на шаг не отступать от истины.
В течение всей своей речи президент ни разу не пошевелился и не отвел взгляда от лица Алонсо-Ортис. Его собственное лицо ничего не выражало, но модуляции голоса подсказали Директору, который знал его лучше, чем кто бы то ни было, что в душе президента клокочет ярость. Он не терпел, когда его выставляли в глупом свете, и был не из тех людей, кто умеет прощать и забывать обиды. Именно на эти качества президента и рассчитывал Директор, когда готовил свой доклад.
— Мисс Алонсо-Ортис, в моей администрации нет места для политических авантюристов и для людей, которые готовы пожертвовать истиной лишь для того, чтобы, извините, прикрыть собственную задницу. Вы были обязаны всемерно помогать расследованию, а вместо этого сделали все, чтобы похоронить безвинно обвиненных и оболганных людей. Если бы вы отнеслись к своим обязанностям добросовестно, нам бы удалось разоблачить чудовищные планы Степана Спалко гораздо раньше и не допустить таким образом бойни, которая в итоге произошла во время саммита. Поэтому сегодня мы — и вы в первую очередь! — должны буквально в ножки поклониться директору Центрального разведывательного управления.
Роберта Алонсо-Ортис моргнула, словно президент нанес ей пощечину. Впрочем, в известном смысле именно это и случилось. Президент взял с письменного стола лист бумаги.
— Учитывая все сказанное, я удовлетворяю ваше прошение об отставке в связи с тем, что вы возвращаетесь к работе в частном секторе. Решение вступает в силу немедленно.
Бывший помощник президента по национальной безопасности раскрыла было рот, чтобы что-то сказать, но взгляд президента лишил ее дара речи.
— Никаких возражений! — отрезал он. Женщина сникла и, повернувшись, побрела к выходу.
Когда дверь за ней закрылась, Директор сделал глубокий выдох. А затем он встретился взглядом с президентом, и ему все стало ясно. Он понял, почему верховный главнокомандующий вызвал его и сделал свидетелем унизительной расправы с помощником по национальной безопасности. Это было своеобразным извинением. На протяжении всех лет, в течение которых Директор верой и правдой служил своей стране, президенты никогда не извинялись перед ним, поэтому теперь он был так сильно тронут, что не находил слов для выражения своих чувств.
Охваченный волнением, он встал. Президент уже разговаривал по телефону и не смотрел на него. Несколько секунд Директор стоял неподвижно, смакуя миг своего триумфа, а затем покинул святая святых и пошел по молчаливым коридорам власти, которые на самом деле являлись его настоящим домом.
* * *
Дэвид Уэбб был занят тем, что вешал в гостиной красочный плакат с надписью: «С днем рождения!» Мэри хлопотала на кухне, заканчивая возиться с шоколадным тортом, который она испекла по случаю дня рождения Джеми, которому сегодня исполнилось одиннадцать лет. В доме вкусно пахло пиццей и шоколадом. Уэбб осмотрел комнату, желая убедиться, что воздушных шариков достаточно. Насчитав тридцать штук, он решил, что такого их количества хватит с избытком.
Хотя он уже вернулся к прежней жизни Дэвида Уэбба, сломанные ребра все еще болели, причиняя ему страдания при каждом вздохе или неосторожном движении, напоминая о том, что он все же остается Джейсоном Борном и останется им навсегда. Много лет он испытывал страх каждый раз, когда эта часть его личности давала о себе знать, но теперь, после того как он вновь обрел Джошуа, все изменилось. У него появилась веская причина для того, чтобы снова стать Джейсоном Борном.
А вот с ЦРУ было покончено. Со смертью Алекса Конклина оборвалась последняя ниточка, которая связывала его с этой организацией. Директор лично просил его остаться в «конторе», но он наотрез отказался, даже несмотря на то что уважал и испытывал самые теплые чувства по отношению к Мартину Линдросу — человеку, благодаря которому была отменена санкция на его уничтожение. Именно Линдрос направил его в госпиталь военно-морских сил в Бетесде, где лучшие врачи, выбранные агентством, день за днем залечивали раны Борна. Заместитель директора ЦРУ сделал то, что казалось Борну чудом, — подарил ему драгоценное время для того, чтобы как следует отоспаться и прийти в себя после головокружительных событий последней недели.
Однако уже через три дня Уэбб мечтал только об одном: поскорее вернуться к своим студентам и своей семье. Правда, теперь в его сердце поселилась другая боль, образовался новый вакуум: он обрел давно потерянного сына, но был вынужден снова расстаться с ним. Он в мельчайших деталях рассказал Мэри обо всем, что произошло с тех пор, как им пришлось на время расстаться, намеревался рассказать и о Джошуа, но, когда до этого доходило, у него словно отнимался язык. Не то чтобы он опасался какой-нибудь неприятной реакции со стороны Мэри. Нет, она для этого была слишком умна и обладала доброй душой. Он боялся самого себя. Он всего неделю не видел Джеми и Алиссон, но уже успел отдалиться от них. Он даже начисто забыл о дне рождения Джеми и вспомнил лишь после того, как Мэри напомнила ему. Темнота потери сменилась в его душе светом обретения, смерть уступила место жизни. Ему было необходимо разобраться в смысле произошедшего. Как он сможет поделиться всем этим с Мэри, если и сам не понимает, что случилось?
Странным было хотя бы то, что в день рождения своего младшего сына он думал о старшем, вернувшемся из другой жизни. Где сейчас Джошуа? Вскоре после того, как Оскар рассказал им о том, что тело Аннаки Вадас было обнаружено на обочине шоссе, ведущего к аэропорту Ферихедь, Джошуа словно растворился, исчез столь же внезапно, как и появился. Может быть, он вернулся в Будапешт, чтобы в последний раз увидеть Аннаку? Уэбб надеялся, что это не так.
Так или иначе, Карпов обещал сохранить его тайну, и Уэбб поверил этому обещанию. Только сейчас в голову ему пришло, что он не имеет ни малейшего представления о том, где живет его сын и есть ли у него вообще настоящий дом. Он не мог даже вообразить, где сейчас находится Джошуа, чем он занимается, и это причиняло тупую боль, от которой невозможно было избавиться. Уэббу недоставало его, у него словно отрезали руку или ногу. Он хотел сказать Джошуа так много всего, но вместо этого был вынужден пребывать в неизвестности, не зная, где его сын и увидит ли он его когда-нибудь снова!
