только что стреляли.
– Что за… дерьмо! – Петро снова переломил ружье и две пустые гильзы с глухим звуком упали на пол. Он готовился к тому, что в этот момент Андрей бросится на него и он готов был резко поднять обрез, чтобы ударить его, но Андрей стоял неподвижно, на его лице была улыбка, только не злобная, а такая, с которой смотрел он на него с той старой фотографии.
– Ничего, я подожду, не торопись, – успокоил он Петро своим спокойным голосом, когда тот, трясущейся рукой, роняя патроны на пол, пытался зарядить обрез. Наконец оба патрона были на месте и он снова направил оружие в лицо Андрею. В этот раз он целил еще выше, в голову.
Повисла пауза. Пол минуты, может целую минуту оба стояли неподвижно. Оба изучали глазами друг друга. Петро медлил. Какие-то новые догадки, мрачные и пускающие озноб, прокрались в его сознание. Что-то здесь было не то, уж слишком он был спокоен, как и Рома тогда, он будто что-то знал. Петро переложил обрез из правой руки в левую и, не отводя глаз от своего противника, потянулся рукой к рассыпанным в нервной спешке на столе патронам. Он взял один из них и посмотрел на капсюль. Он был цел. Тогда он осторожно, пальцами одной руки, перевернул его и посмотрел на пулю. И тут обрез затрясся в его руке так, как будто он собирался стрелять по мухам, но никак не в человека. В нем не было пули! Кто-то заранее вынул ее оттуда и заткнул место пыжом, чтобы порох не высыпался оттуда раньше времени.
Петро разжал пальцы и патрон звучно упал на пол. Через мгновение опустился вниз и обрез. Точно так же, как и пистолет, он был теперь совершенно бесполезен. Его лицо снова изменилось. На смену злобе снова пришел страх. Он до крови закусил нижнюю губу, осторожно положил обрез на стол и опустился на прежнее место.
– Как тебе всё это удалось?
– Немного терпения, немного способностей и куча желания…
– Но я почти не выходил из дома!
– И не надо было, мне ты совершенно не мешал.
– Что ты имеешь ввиду?
– День. Какой сегодня день, как думаешь?
– Сегодня четверг!
– Сегодня суббота, Петь. Суббота. Ты опять проспал всё самое интересное.
– Проспал?! Но как? Подожди… Ты… ты напоил меня чем-то?
– За это ты не волнуйся. В совокупном количестве того дерьма, которым ты поил себя сам, это была лишь самая малая доза.
Петро почесал сзади шею. Он вспомнил, что несколько раз просыпался с диким чувством того, что проспал гораздо больше чем надо. Но тогда, еще не имея никаких подозрений, он списывал это на алкогольное опьянение предыдущего дня. Теперь же он понимал, что всё это было не так и теперь всё вставало на свои места. Андрей не был в его доме, пока он выходил, Андрей был здесь, был с ним, осматривал всё, ходил по его комнате, Андрей сидел за его столом и без всякой спешки вытаскивал одна за одной пули из каждого ружейного патрона! И всё это время он был рядом, бессознательно валялся на кровати, не подозревая и не осознавая того, что уже давно был частью этой жуткой игры.
– Значит ты был в моем доме до этого? – спросил он и слезы страха потекли по его щекам.
– Нет, Петь, я был в своем доме.
– Что с Сашей… с Дианой, с Михой? – спросил он после минутного молчания и голос его прозвучал уже обреченно.
– Они закончили свою охоту, – Андрей поднял с пола тяжёлую сумку и с грохотом поставил ее на стол перед Петро. – Но я свою пока еще нет!
17.
– Под кроватью тогда прятался ты?
– Я.
– И Евстигнеев Рома твой отец?
– Да.
Александр провел рукой по испачканному в грязи и крови лицу. Его руки слегка дрожали, но в целом он держался уже спокойнее. Он больше не выл и не умолял своего обидчика о пощаде. Это было бессмысленно, он начинал понимать это уже и сам. Страх и нервозность сменились в нем каким-то состоянием тупой покорности, которое испытывает измученный долгими пытками человек, который поднимается на эшафот и который осознает, что еще пара каких-то минут и его мучения, наконец-то, закончатся. Никаких надежд на спасение у него уже не оставалось.
– Зачем ты делаешь всё это?
– И я ведь тоже охотник, Саша!
– Нет! Не-е-ет, друг! Ты не охотник! Ты – животное! Наша охота была делом принципа, делом чести, мы грязь всякую с земли вычищали, чтобы нормальные люди жить нормально могли, ты же – нет, ты другими принципами живешь! Вернее, не принципами даже, а так… Нет у тебя принципов никаких. Ты животное, лишенное всего человеческого. Безжалостное, хищное и тупой. Ты мне про динозавров давеча говорил – так вот этот ты со своими зубами, со своей пастью поганой, залитой кровью. Зачем ты это сделал, скажи мне? Детей зачем?.. Легче тебе стало после того, как в их крови измазался, приятнее, да? Они ведь тебе не сделали ничего, они ведь сосунки, ведь они не понимали еще даже ничего… – здесь голос Александра оборвался, он не мог дальше говорить, ком подкрался к его горлу и по грязным щекам покатились крупные капли слез. Он смог продолжить только через минуту. – Отца твоего уже не вернуть, Андрей или Антон, или как там тебя. Он мертв, давно уже мертв, и в том, что он мертв, вина только его. А был бы он жив, уж он точно не стал бы творить такого, отец твой как раз был человеком высоких принципов, его убеждения были твердые, как камень. Его принципы были делом, а ты… ты мусор, ты грязь… ты… шваль!..
– Эх-х-х-х, Саня-я-я! – вскрикнул Андрей и вдруг залился долгим громким смехом, который никак не вписывался в общее настроение творившегося на этом острове ужаса. Вообще эта способность его меняться на глазах, становиться из одного человека совершенно другим в одно лишь мгновение, уже давно удивляла Александра. Он казался ему каким-то спрутом, каким-то беспозвоночным, не имеющим никакой структуры и способным принимать любую форму, которая ему только заблагорассудится для каких-то своих, известных только ему одному, целей. – Вести бы нам с тобой философские беседы о добре, о зле, о детишках твоих, за пивасиком там или вискариком, как ты любишь, но времени нет у меня, ведь вас таких много, а я такой один. А насчет детишек, Сань, ведь и я был ребенком когда-то. Ей
