Альфред Теннисон, Королевские идиллииДо рассвета оставалось недолго, и над горами, перед ними, уже просветлело, но за задними стеклами трясущегося и гремящего на ходу пикапа небо все еще оставалось темно-лиловым.
Нарди сидела на переднем сиденье рядом с Мавраносом, Диана с сыном Оливером – на заднем, а Крейн, снова облачившийся в джинсы и рубашку с длинными рукавами и обувшийся в разношенные «адидасы» полулежал в грузовом отсеке среди разбросанных книг, пустых пивных банок и разрозненных наборов инструментов. Глаз у него болел. В грузовике стоял такой дух, будто Мавранос ездил на много раз использованном кулинарном жире.
Оливер сидел, прижавшись к матери. После того как дом взорвался прямо у него на глазах, и мальчик решил, что она погибла там, Диана несколько раз говорила с ним по телефону, но, похоже, он так и не поверил до конца, что она жива, до тех пор, пока она не обняла его во дворе дома Хелен Салли вчера вечером, но даже и теперь он все время проверял, рядом ли она.
Мавранос свернул с 93-го шоссе налево, на неширокую Лейк-шор-роуд и проехал мимо здания «Визитор-сентр», где до сих пор не светилось ни одно окно.
Он закурил, и Нарди опустила стекло в окне. Утренний воздух был прохладным и свежим.
– Может быть, он просто заберет карты и свалит куда-нибудь? – почти с надеждой сказал Мавранос.
– Нет, – ответила Нарди. – Чтобы забрать тела, то есть, фактически, несколько раз родить самого себя, ему необходима символическая мать, а в этом качестве выступает озеро. Он останется на своей лодке.
– Сомневаюсь, что озеро все еще остается символом, – сказал Мавранос.
Крейн пожал плечами; его пугало предстоящее противостояние с отцом. Он ощущал тяжесть Ломбардской Нулевой колоды, лежащей во внутреннем кармане джинсовой куртки «Ливайс».
Диана повернулась на сиденье и взглянула на него.
– Как твой глаз? – негромко спросила она.
– Ничуть не лучше, чем окажется через час, когда я доберусь до больницы. – Он не стал говорить ей, что вчера, заливая физраствор в глазницу, ощутил там какое-то болезненное утолщение, вроде опухоли.
Он стиснул себя за локти, чтобы перестать трястись. Диана выглядела сейчас двадцатилетней и почти нечеловечески красивой; белокурые волосы окаймляли плавно очерченный подбородок и шею. Было бы ужасно завоевать ее и тут же услышать смертный приговор от врача. Впервые он подумал, что понимает чувства, которые Мавранос испытывал на протяжении последних нескольких месяцев.
– Я вижу озеро, – мягко произнес Оливер, указывая вперед.
Мавранос остановил машину на стоянке круглосуточного ресторана «Денниз» рядом с пристанью, и все выбрались наружу, размять ноги и потянуться в прохладном предутреннем воздухе.
– Нарди, Диана и Оливер пусть подождут нас в ресторане, а мы со Скоттом прогуляемся на лодку, – вполголоса сказал Мавранос. Обойдя машину, он отпер заднюю дверцу и опустил ее; резкие щелчки раздвижных опор раскатились по безлюдной стоянке. – Если мы не вернемся… сколько времени ты кладешь на все это?
Крейн пожал плечами и снова поежился.
– Час.
– Пусть будет полтора, – сказал Мавранос. – Если мы не вернемся за это время – просто уезжайте. Оставьте нам записку в «Сёркус-сёркус», у портье. – Он обвел взглядом стоянку. – А если вернется один Крейн…
– Вызывайте полицию или что-то в этом роде, – без выражения закончил Крейн и потрогал все еще кровоточивший бок. – Не исключено, что отцу все же удастся завладеть моим телом, и в таком случае это будет он, а не я.
– И вот еще что, Оливер, – сурово добавил Мавранос, – чтобы никаких звонков «по приколу», договорились?
Оливер сжал губы, покачал головой и что-то пробормотал.
Мавранос наклонился к нему.
– Что?
Нарди пожала плечами и повернулась к нему.
– Он говорит, что и пива твоего больше не будет воровать.
– Что ж. Ладно. – Повернувшись, чтобы спиной прикрыть свои действия от светящихся желтых окон ресторана, Мавранос передал Крейну его револьвер. Потом завернул свой укороченный дробовик в нейлоновую ветровку и положил на асфальт.
Он толкнул откинутую вниз дверцу, она пошла вверх и защелкнулась, повернул ключ в замке и открыл рот, чтобы что-то сказать…
…Но тут Крейн невольно ахнул и прижал ладонь к щеке и лбу. Боль в глазнице внезапно сделалась пронзительным режущим жаром, и он поспешно выдавил пластмассовую полусферу, которая звонко упала на асфальт.
– Он присвоен! – в ужасе воскликнул Оливер, быстро отступая от машины.
Диана схватила Крейна за свободный локоть, и он, сквозь боль, подумал, что ей наверняка показалось, что он сейчас упадет.
Эмболия, в ужасе подумал Крейн, когда все усиливавшаяся жгучая боль в глазнице вырвала-таки у него резкий стон сквозь стиснутые зубы. Удар, со мною приключился удар!
– Скотт, – выкрикнула Диана. Она схватила его за вторую руку и с силой встряхнула, – ты сейчас не в состоянии туда идти!
Его согнуло так, что подбородок уткнулся в грудь, колени дрожали.
А потом боль разом отступила. Из глаза лились слезы и, наверно, кровь, но Крейн, растерянно моргая, уставился на свои колени и обутые в кроссовки ноги, стоявшие на асфальте.
Он видел все это в трех измерениях.
Он поморгал обоими глазами и понял – от потрясения даже не сообразив, что следует обрадоваться, – что у него два глаза.
Новый глаз болел и непроизвольно мигал из-за непривычного света, но жестокой боли как не бывало.
– Что ты сказала? – хрипло спросил он.
Диана все так же крепко держала его за руки.
– Я сказала, что в таком состоянии тебе нельзя туда идти!
Он набрал полную грудь воздуха, выпрямился и, прищурившись, посмотрел на нее.
– Вообще-то… думаю… я наконец-то в состоянии туда идти.
Все четверо спутников уставились на него в непонимании и тревоге.
– Ты… вставил искусственный глаз на место? – нерешительно осведомилась Диана, глядя на мостовую. – Я думаю, что ты… тебе не…
– Он вырастил новый, – небрежно сообщила Нарди. – И ты, и Скотт, вы оба теперь… как бы сказать?.. на пике физической формы, да? Не считая раны в боку, которая обязательно должна быть у Короля.
