дорого продал свою жизнь, стараясь прорваться в тундру к друзьям и соплеменникам Тынкаги.
Вероятно, убийцы ничего не знали о письме, или инструкция, данная им Хытындо, была неполной. Убедившись в том, что нарушитель запрета мертв, они, не обыскивая трупа, поспешили назад за наградой. Но предварительно завалили Нырту камнями. Может быть, боялись, что дух Нырты будет преследовать их? Или хотели покрепче пригвоздить тело отступника к земле, чтобы и дух его не перешагнул запретные пределы?
А сделав свое черное дело, тотчас же, как вспугнутое воронье, разлетелись по лесу, пряча лица под низко надвинутыми капюшонами.
Но Нырта выполнил поручение.
«Я приведу твоих друзей, Тынкага», — пообещал он. И вот мы стояли возле его трупа, держа драгоценное письмо в руках.
Верный, честный человек! Взялся донести весть — и донес! Мертвый сберег и донес!
Лиза настояла на том, чтобы похоронить Нырту. Как ни спешили мы — каждая новая весть от Петра Ариановича была тревожнее предыдущей, — но задержались на полчаса у груды камней, чтобы выполнить последний долг перед Ныртой. Потом мы двинулись дальше, углубляясь в затаившийся темный лес.
Савчук первым прервал наступившее тягостное молчание.
— Обратили ли внимание на дату, какой помечено письмо? — спросил он.
— Тысяча девятьсот тридцать седьмой год.
— А теперь сороковой. Продолжается удивительное смещение событий во времени, вот в чем дело. По мере нашего продвижения к оазису, события приближались к нам не только в пространстве, но и во времени…
Да, теперь только три года отделяли нас от событий, описанных в последнем письме. Но зато события эти были такими трагическими, такими грозными!..
Застанем ли мы Петра Ариановича и «детей солнца» в котловине?
Савчук, желая, видимо, поднять наше настроение, продолжал громким бодрым голосом:
— Чем больше я знакомлюсь по письмам с Петром Ариановичем, тем сильнее восхищаюсь им!
— Еще бы! — буркнула Лиза, не оборачиваясь.
— Имею в виду главным образом его научные изыскания, — пояснил Савчук.
— Ну, — сказал я, стараясь быть объективным, — догадки его по поводу Птицы Маук оказались пока несостоятельными. По-видимому, это не метеорит и не птеродактиль. В отношении Маук Петр Арианович, по его собственным словам, зашел в тупик…
— Вы не правы. Вы совершенно не правы, — горячо возразил Савчук. — Сказать «нет» в науке иногда не менее важно, чем сказать «да»… Тупик? Ну что ж! Значит, надо поскорей выбираться из тупика и искать другой, новый путь.
— Согласен. В науке очень важно сказать не только «да», но и «нет».
— А возьмите этнографические исследования Петра Ариановича. Говорю о них как специалист. Его анализ детских игр, например, — это по-настоящему талантливо, если хотите знать!
— Особенно там, где он пишет об оленьих бабках.
— Вот именно! Понимаете ли, Петр Арианович уже не просто описывает факты, но сопоставляет их, старается добраться до истоков. И он делает совершенно правильный вывод. Конечно, «дети солнца» когда-то занимались оленеводством, а потом деградировали, стали жить только охотой. Если бы Петр Арианович имел под рукой соответствующую литературу или обладал свободой передвижения по Таймырскому полуострову, то, безусловно, разрешил бы загадку этнического происхождения «детей солнца».
— А вы разрешили ее? — спросил я напрямик.
Савчук замялся.
— Как вам сказать… — пробормотал он, косясь на молчаливо шагавшего рядом Бульчу. — Я, конечно, сделал кое-какие сопоставления. Ведь Петр Арианович очень щедро снабжает меня этнографическим материалом для догадок.
— Кто же они, по-вашему, эти «дети солнца»?
— Нет, нет, догадки сугубо предварительные. Еще не хватает одного очень важного звена. Вот если бы я знал, кто такая эта Птица Маук…
— Не торопи ты его, Леша, — раздраженно сказала Лиза. — Я вас понимаю, Володя. Ученый должен быть сдержанным, не спешить опубликовывать свои открытия. Только, когда все ясно самому, когда положен последний штрих, тогда…
Она задохнулась, так как в этот момент перебиралась через поваленное дерево.
2
Я задумался над тем, какое влияние оказывает индивидуальность исследователя на решение той или иной научной проблемы. Здесь, как и вообще в жизни, многое, по-моему, идет от характера человека.
Принято считать, что ученые живут одним рассудком. Вздор, чепуха! Наука эмоциональна, глубоко эмоциональна.
Почему, например, Савчук с таким азартом занялся выяснением этнического происхождения «детей солнца»? Потому ли только, что это лежало в плане подготовлявшейся им диссертации? Вряд ли! В истории самого северного народа Сибири было что-то импонировавшее Савчуку, задевавшее не только его ум, но и сердце.
Я сказал об этом этнографу, когда мы, с трудом перебравшись через одну особенно крутую осыпь, присели отдохнуть.
— Пожалуй, — согласился он. — Мне не приходило это раньше в голову.
Помолчав, он добавил задумчиво:
— Беспрозванные…
— Какие беспрозванные?
— Такую фамилию носят некоторые наши сибиряки. (Вы ведь знаете, я сам отчасти сибиряк.) Мне приходилось встречать Беспрозванных, Бесфамильных…
— А я знала одного сибиряка — Безотчества. — перебила Лиза. — Так и в паспорте стояло — Иван Сергеевич Безотчества.
— Вот видите. Меня заинтересовало, как могли возникнуть такие фамилии. Стал расспрашивать. Оказалось, Беспрозванные и Бесфамильные являются потомками тех переселенцев, которые не хотели сообщать начальству свои фамилии. Иначе говоря, то были внуки и правнуки беглых ссыльных или крепостных, скрывавшихся от полиции… Быть может, интерес к «детям солнца» идет отсюда…
— Понимаю вас. Подумать только: целый народ, состоящий из таких вот Беспрозванных, Бесфамильных, не знающих родства!..
— Ну, родственников-то я как будто уже разыскал, — пробормотал Савчук.
— Я всегда говорила, что вы глубоко эмоциональный человек, — неожиданно объявила Лиза.
Савчук засмеялся.
— Что вы!.. Наоборот! Меня считают сухарем.
— Безусловно, несомненно эмоциональный!.. Так, впрочем, и положено каждому русскому, каждому советскому ученому! Разве мы находились бы здесь, если бы это было не так?
Вдруг Бульчу, не проронивший ни слова после того, как мы покинули могилу Нырты, схватил меня за руку.
— Дым! — коротко сказал он, указывая вверх.
Мы подняли головы и увидели столб дыма, поднимавшийся над кронами деревьев. По-видимому, костер был разложен на самом видном месте, на гребне горы.
Но минут пять назад никакого дыма там не было.
— Еще дымы! Вон, вон! — взволнованно сказала Лиза.
Проследив за направлением ее взгляда, я увидел второй столб, а еще дальше из-за деревьев медленно поднимался третий. Все три столба раскачивались от сильных порывов ветра и были хорошо видны на фоне светло-голубого неба.
— Сигналы?
— Да!..
Рот Савчука был плотно сжат, глаза прищурены.
Сомнений не было. Это «дети солнца», сопровождавшие нас, передавали по горам весть о нашем приближении…
— Что же мы расселись тут? — сердито спросила Лиза. — Положение таково, что у нас один-единственный выход: идти вперед и вперед, не колеблясь, не останавливаясь!
Маленький отряд Савчука сомкнулся еще теснее.
Мы двигались теперь не по дну
