не могу зайти в какую–нибудь забегаловку, покататься на водных лыжах или сходить в магазин за покупками». Он был с крашеными волосами и в гриме, что показалось мне довольно странным — из всех выступавших в тот день звезд в гриме был один Ферлин Хаски, да и то лишь на сцене. «Дружище, — сказал я, — на кой черт ты намазлся этим дерьмом?» — «Это нужно для кино», — ответил он. Но он ничуть не изменился и всегда оставался самим собой».
Элвис сфотографировался со старыми друзьями и новыми звездами «Опрая»: с Герцогом Падьюки, с Фэроном Янгом, с книжным агентом Хьюбертом Лонгом, в обнимку с абсолютно потрясенной Брендой Ли (в свои 13 выглядевшей лет на 10), с Джонни Кэшем, Рэем Прайсом, Хоукшоу Хоукинсом, с группой The Wilburn Brothers и даже с Хэнком Сноу, вид которого говорил о том, что он не держит обиды на своего бывшего протеже и партнера, даже если его чувства далеки от идеальных. Повидаться со старым приятелем приехал и Джимми Роджерс Сноу со своей 15-летней невестой. «Элвис спросил меня, чем я занят. «Ничем особенным, — ответил я. — А что?» — «Не хочешь приехать ко мне в Мемфис числа первого? Мы славно повеселимся». — «Отлично, — кивнул я. — Договорились».
Затем Элвис переоделся в одежду, в которой он приехал, а свой новый фрак, по словам Гордона Стокера, бросил в мусорный бак. Ему предстояло возвращаться в Мемфис — целых 230 миль.
В понедельник утром призывная комиссия получила письмо от главы киностудии «Парамаунт» Фрэнка Фримана с просьбой о предоставлении Элвису отсрочки от призыва на 60 дней: студия уже потратила на подготовку съемок «Короля–креола» (первоначально названного «Пойте, грешники!») от 300 до 350 тысяч долларов и потеряет столько же, если не больше, если Элвис не сможет сняться в этом фильме. В ответ на это начальник призывной комиссии Милтон Бауэрс заявил, что он готов пойти ему навстречу, но просьба должна исходить от самого призывника. Во вторник, 24 декабря, Элвис направил ему письмо, в котором писал, что готов в любой момент пойти в армию, однако просит поддержать «Парамаунт», чтобы «эти ребята не потеряли свои деньги, раз уж они зашли так далеко», и желал всем трем членам призывной комиссии счастливого Рождества. Три дня спустя желаемая отсрочка была получена, что Полковник счел «весьма любезным с их стороны» и добавил: «Не представляю, что может помешать его призыву, когда она закончится. Да я и не думаю, что он написал бы прошение повторно, если бы ему отказали, поскольку знаю, как он относится к своему гражданскому долгу». «Я рад за студию, — сказал Элвис. — И тому, что мне дали возможность сняться еще в одном фильме, потому что чувствую, что это будет моя лучшая работа».
В канун Нового года в Мемфис прилетел Джимми Роджерс Сноу, и Ламар встретил его в аэропорту. Для Сноу это был период, когда он переживал нечто вроде духовного кризиса, вызванного осознанием растущей зависимости от таблеток и алкоголя, но во время встречи они с Элвисом вели себя так, словно и не расставались полтора года назад.
«Когда я приехал, у дверей стоял посыльный, который просил Элвиса расписаться в получении посылки. Тот подмахнул квитанцию и, не открывая пакета, бросил его в кресло и лишь позже сказал, что это его новый «золотой альбом».
Он представил меня своим друзьям, и началась веселая жизнь. Обычно мы гуляли всю ночь, а днем отсыпались. Когда мы в два–три часа дня спускались вниз, его мать обычно сидела на кухне и пила пиво. Элвис целовал ее, а после завтрака мы играли в пул или пели у пианино, обсуждали то, что делали вчера, и прикидывали, чем займемся сегодня. Он мог повести меня в варьете в компании симпатичных девушек, мог потащить кататься на роликах, а как–то раз сводил на «Тюремный рок», для чего арендовал целый кинотеатр и, сидя рядом со мной, то и дело допытывался: «Как я тебе в этой сцене? Все нормально? А здесь я не сфальшивил?» Он остался точно таким же, каким я его знал. Ему очень нравилось, как я подражаю Уинстону Черчиллю, и заставлял меня проделывать это раз сто. Он мог лететь по ночной улице с приличной скоростью и вдруг нажать на тормоза, выскочить из машины, скорчить рожу друзьям, которые ехали за нами, а потом с хохотом вновь прыгнуть за руль и ехать дальше.
Иногда на него находило серьезное настроение — тогда он садился за свое белое пианино, и мы начинали петь госпельг. Я, конечно, в свое время — году в 1950‑м или 1951‑м — тоже был христианином, даже хотел принять сан, жениться и плюнуть на свою карьеру. Но это продолжалось недолго. Поскольку Элвис был серьезным, мне тоже приходилось напускать на себя серьезный вид (хотя на самом деле мне это было не свойственно), и мы рассуждали о Господе нашем, но потом вновь начинали дурачиться и распевать веселые песни».
На той же неделе Клифф и Ламар, играя в бадминтон, повздорили, причем Ламар достал Клиффа до такой степени, что тот треснул его по голове ракеткой. Это настолько рассердило родителей Элвиса, что он был вынужден уволить обоих. Пока они собирали вещи, сортируя свои и его («Ребята, да возьмите все себе!» — воскликнул Элвис), он не переставая извинялся и пообещал, что, как только обстановка наладится, он возьмет их обратно. Просто, мол, мама настолько нервничает из–за армии, что еще и беспорядки в доме ей совершенно ни к чему. «Она не могла смириться с мыслью, что он скоро уедет, — вспоминала ее сестра Лиллиан. — Вернон еще как–то держался, но Глэдис постоянно переживала, глаза ее были полны слез».
Собираясь на съемки «Короля–креола» в Калифорнию, Элвис пригласил с собой Джорджа, но тот поехать не мог, так как лишь недавно устроился на работу диджеем на мемфисскую радиостанцию WHUY. Тогда Элвис вручил сценарий Джимми Сноу. «Он хотел знать, не захочу ли я поехать с ним и, возможно, получить в фильме роль. Я сел в своей спальне наверху, прочитал сценарий и на следующий день объявил ему свое решение. Я сказал, что очень благодарен ему за такую возможность, потому что о чем–то подобном мечтал всю жизнь. Но, продолжал я, как это ни странно, я собираюсь вернуться домой, бросить шоу–бизнес и податься в священники. Выслушав меня, Элвис сказал, что это замечательно, пожелал мне удачи и всех благ и обещал помочь,
