происходят неуместные ссоры, — писал он Генриху в 1775 году. — Меня это очень раздражает. Шведские племянники еще очень молоды, у них мало доброжелательности. Боюсь, это может привести к разрыву с матерью, а я не смогу этого предотвратить…» К тому же король никогда не мог удержаться от острот. Когда Гессен-Дармштадтская принцесса, став невестой наследника российского престола, переходила в православную веру, Фридрих заметил, что существует старинный спор с западнохристианской ветвью по поводу центрального догмата веры, вокруг отношений внутри Троицы. Он услышал от ландграфини Гессенской: «Императрица (Екатерина) велела мне передать вам ваше величество, что как глава Греческой церкви она докажет вам, как дважды два четыре, что Святой Дух происходит от Отца, а не от Отца и Сына». Фридрих процитировал постановление Никейского Собора, на котором было решено изменить подход к этому вопросу, но «я обещаю, что никогда не стану делать из этого проблем!» Он разнообразил такого рода вещами трудную дипломатическую работу и семейные дела; это была смесь остроумия, нежности, значительности, а порой и научности, что придавало его письмам особый «аромат».
Семейные письма тоже являлись упражнениями в дипломатии. Его отношения с сестрой Ульрикой Шведской были неизменно теплыми, несмотря на то что Швеция присоединилась во время войны к коалиции его врагов. Когда его зять, Адольф Фридрих Гольштейн-Готторнский, король Швеции, умер в 1771 году, там случилось нечто наподобие конституционной революции. Новый король, племянник Фридриха, Густав, настроенный профранцузски, ввел в 1772 году ограниченную, но более жесткую монархическую систему. В этом видели некий триумф Франции и неудачу России. Фридрих неизменно поощрял дружбу с Россией и был озабочен, хотя Густав впоследствии стал одним из наиболее талантливых суверенов своего столетия.
Фридрих по-прежнему любил смаковать сплетни. «У нас здесь есть одна англичанка по имени мадам Куку, — сообщал он Генриху в июле 1773 года. — Она может приехать в Рейнсберг, и ты будешь счастливее меня, она себя еще не показала…» Речь идет о леди Коук, урожденной Кэмпбел из Аргилла, невестки графа Лечестера, имевшего непоправимо испорченную репутацию, даме, известной эксцентричностью. Фридрих любил все знать о каждом посетителе. Король с удовольствием продолжал бранить своих послов за частые промахи, связанные с некомпетентностью, многословием или нудностью их докладов, а также за жалобы, которые они осмеливались присылать. Фон Арним, будучи отозванным из Копенгагена, заменил фон Борке в Дрездене и принялся ворчать по поводу трудностей путешествия. Фридрих: «Я постараюсь исправить положение вещей и сделаю так, чтобы всю дорогу усыпали розами и другими цветами. Господа, у вас слабые нервы, здоровье и грудные клетки! Вас требуется хранить аккуратно! Вы экспонаты коллекций, драгоценные, боящиеся свежего воздуха. Свежий воздух только полезен для мужчин!»
Фридрих был доволен тем фактом, что в 1773 году приютил в Пруссии орден иезуитов; его деятельность на своих территориях запретили многие государства, в том числе католические, после того как папский престол распустил орден. Этот шаг возмутил многих. Фридрих всегда восхищался деятельностью иезуитов, особенно в сфере образования, и писал исповедовавшей католицизм вдовствующей герцогине Саксонии, своей постоянной корреспондентке и другу: «Если Ваше Королевское Величество одобряет деятельность папы (Пий VI был только что избран), то это одно уже настраивает меня в его пользу. Я лишь надеюсь, что он не станет преследовать приверженцев Общества Игнатия. Я спас их от полного кораблекрушения». Большая часть мира видела в этом его оппозиционность, усиливая тем самым удовольствие Фридриха.
С меньшим удовольствием он узнал, что вдовствующая Саксонская герцогиня вознамерилась писать мемуары и, inter alia[324], сообщить, что нынешний курфюрст на самом деле был сыном прежнего французского посла, маркиза Дезиссара. Фридрих реагировал на это так, как подсказывал здравый смысл. Герцогиня давно хотела сместить курфюрста Фридриха Августа и заменить его своим вторым и любимым сыном, Карлом Максимилианом, который поддавался ее влиянию. Кроме того, ходил страшный слух, которому король не верил, что она планирует отравить старшего сына. Фридрих счел эту абсурдную историю попыткой устроить судьбу младшего сына и дискредитировать происхождение старшего. То, что герцогине самой могут поставить в вину такое заявление, ее мало волновало. Это, говорил Фридрих, немыслимо. Если в подобных домыслах была хоть толика правды, то для разоблачения наверняка выбрали бы другое время. Произошедшее практически не повлияло на переписку Фридриха с этой дамой.
В течение всех этих лет король наблюдал с интересом, но в целом недружелюбно, за отношениями Британии с ее американскими колониями. Чувство, что он был предан, брошен Британией в Семилетней войне, в нем укоренилось очень глубоко. Фридрих почти всегда приписывал почти любой неблагоприятный поворот событий давнему влиянию Бьюта. «Их Бьют совсем сошел с ума, — писал он Генриху в ноябре 1772 года. — Я утверждаю, что он всегда был сумасшедшим, но по невнимательности они только сейчас это заметили!» Король беспощадно разоблачал то, в чем видел глупость британских министров. Она вела страну к катастрофе: неуклюжая политика в отношении американских колонистов, отсутствие силы и стратегической мудрости, необходимых, чтобы справиться с возникшей ситуацией. И он часто оказывался прав. В 1775–1776 годах Фридрих постоянно говорил фон Мальцану, находившемуся в Лондоне, что американский вопрос превратится в нечто большее и будет иметь далеко идущие последствия. Первоначально он думал, что в военном отношении колонисты долго не продержатся — регулярные войска и артиллерия, конечно же, сыграют решающую роль, но уже в августе 1775 года король писал, что, невзирая на сводки, колонисты побили британцев. Он был изумлен недальновидностью и медлительностью, как он считал, британских властей, казавшихся не готовыми к такому повороту событий и, похоже, не воспринимавших их серьезно. Его удивляло, что правительство не было сметено всеобщим негодованием, и он относил это на счет коррумпированности парламента. Сначала он готов был ставить сто к одному на победу Британии. Теперь нет.
Фридрих также цинично наблюдал за попытками Британии набрать побольше войск. До него доходили слухи о переговорах относительно 30-тысячного русского корпуса в обмен на крупные британские субсидии, но он не думал, что Екатерина согласится. В Дании находилась шотландская бригада, которую, как полагал Фридрих, датчане будут не в силах удержать, так как скоро ее затребуют назад, но она была очень малосильна — 6 небольших батальонов, 2100 человек. В начале 1776 года прошло сообщение об отправке в Америку 12 батальонов гессенцев, а герцог Вюртембергский хотел знать мнение Фридриха по поводу британского запроса относительно отряда в 3000 человек. Король посоветовал хорошенько подумать и потребовать британских гарантий на случай, если французы — соседи Вюртемберга по Эльзасу — будут реагировать враждебно, что вполне могло случиться. Естественно, он принимал в
