чудовищном унижении, предусмотренном образом слизняка. Однако сейчас мерзкая роль труса дается мне на удивление легко.
Брезгливо оттолкнув меня ногой в сверкающем ботинке, Ван Айхен говорит стриженому:
— Думаю, он будет молчать. На всякий случай поработайте с ним еще немного: вдруг что-нибудь удастся вытрясти. А потом…
Что будет потом, я не успеваю узнать, так как получаю удар по почкам и падаю. Боль разрывает тело, но сознание пока не теряю. Меня продолжают бить по спине и животу, постоянно переворачивая, как баранью тушу на огне, но не трогая лица. Это может означать либо намерение в конце концов меня отпустить, что весьма маловероятно, либо стремление сохранить тело в сохранности, чтобы мои бренные останки жертвы несчастного случая не привлекли излишнего внимания полиции. Это больше похоже на правду.
Боль становится нестерпимой, что крайне неприятно уже само по себе. Однако, кроме того, эта парочка может сделать меня инвалидом, хотя при сложившихся обстоятельствах подобная перспектива представляется еще далеко не самой худшей. Азат сидит в своем углу, не двигаясь, зато внимательно наблюдает за происходящим. Наверное, не любитель избиений. Прикончить — да, но бить — это пижонство.
Почувствовав во рту вкус крови, выхаркиваю ее, едва не попав курчавому на идеально отглаженные брюки. Он с ругательствами отскакивает в сторону:
— Плюется, собака. Хватит, черт с ним. Отволоки его в подвал, а там…
И на этот раз мне не дано узнать своей судьбы. Удар по голове, свет и звукимеркнут, освободив меня отболи и невеселых размышлений о будущем.
Прихожу в себя уже в тесной комнате с гладкими бетонными стенами, без окон, выступов, труб и чего-либо подобного, что могло хотя бы теоретически помочь мне при побеге.
Хотя о последнем сейчас можно только осторожно думать. Сил хватает лишь на то, чтобы, привалившись в углу, тихо постанывать. Стонать я в принципе могу и громче, просто не хочу привлекать внимание. А вот о том, чтобы двинуться, просто страшно подумать. Вес тело пронизывает острая боль, при том что голова остается относительно ясной.
В памяти на мгновение появляется и исчезает картинка — наш инструктор рукопашного боя Виктор Александрович Куприн. Маленький, похожий на встрепанного воробья, он прохаживается вдоль строя в мятом кимоно, которое ему велико на пару размеров, и картаво говорит:
— Даже в экстремальной ситуации вы можете оказаться неспособны преодолеть психологический барьер и использовать все необходимые и известные вам средства для нейтрализации противника. Скажем, далеко не так просто, как может показаться, ударить противника кулаком в горло.
Прервавшись, Куприн кивает в ответ на свои мысли и задумчиво продолжает:
— Хотя, конечно, все зависит от обстоятельств: иногда так скрутит, что себя не узнаете, зубами горло рвать станете. Надеюсь, Бог убережет вас от такого. Так или иначе, знания чисто технической стороны дела мало. В критический момент вы должны уметь подавлять is себе любые эмоции, кроме стремления выжить любой ценой, и действовать соответственно этому.
Сейчас выжить хочется очень, разлада в оценке цели и средств нет никакого, как нет и времени упиваться своими несчастьями. По-видимому в ближайшее время следует ждать гостей, которые придут добить пленника. Этой же ночью мои бренные останки вы везут и сбросят, как дохлую собаку, в один из многочисленных каналов Гааги. Там тело и будет покоиться, пока однажды проходящая баржа или катер гулом своих двигателей не взбаламутят ил, и оно всплывет из зелено-коричневых глубин, покачиваясь и переворачиваясь.
Стараюсь завести себя этими кошмарными картинами, чтобы преодолеть оцепенение. Тело затекло, болит невыносимо, и свободно двигаться я не могу. Осторожно массирую живот и, по мере возможности, спину. Болезненная процедура, но постепенно дает результаты, и минут через десять я уже могу встать и достаточно уверенно двигаться.
Как раз вовремя: в коридоре раздаются шаги. Кажется, мне повезло хотя бы на этот раз, и идет только один из моих мучителей. Учитывая то, что мне предстоит сейчас сделать, к небесам обращаться с просьбами грешно, и я на скорую руку прошу дьявола, чтобы это был Азат.
Дверь распахивается, и действительно появляется мой темнолицый приятель, который в качестве приветствия с презрением сплевывает на пол. Совсем он перестал уважать своего друга Алекса: явился один, вооруженный лишь короткой, но по виду довольно тяжелой дубинкой. Азат мягко говорит:
— Это я, твой смешной и бестолковый друг. Друг, которого ты и твой приятель Билл принимали за клоуна, потешного придурка. Тебе все еще смешно? Билл, к сожалению, скорее всего выкарабкается. А вот тебе вряд ли это удастся.
Отвечать на это особенно нечего, остается только лежать на боку головой в угол, поджав ноги и негромко поскуливая. Помахивая дубинкой, Азат приближается с явным намерением ударить меня по голове. Моя поза не позволяет ему делать это, и он пытается вытащить меня из угла за ногу. Взвизгнув, переворачиваюсь на спину и вырываю ногу из его рук. Потеряв терпение, Азат наклоняется и широко замахивается, чтобы дотянуться дубинкой до моей головы и тем самым прекратить сопротивление. И в этот момент я, распрямляясь, изо всех сил бью его ногами снизу вверх в незащищенный живот.
Разница в весе сказывается: от удара Азат на некоторое время отделяется от пола, он издает хриплый кашляющий звук и, побелев, валится на меня. На мгновение кажется, что противник потерял сознание, однако он тут же цепко хватает меня за горло так, что перехватывает дыхание. Пакистанец оказался намного сильнее, чем можно было ожидать. Он очень худ, но узкие мышцы тверды, как стальные, а тонкие узловатые пальцы неумолимо жестки. Ведь я же видел его каждый день, как же не прочел, не увидел хотя бы его тренированность? Взгляд у Азата остановившийся, дыхания почти нет, но и я чувствую, что в таком положении долго не протяну.
Мной владеет лишь неистребимое желание любыми средствами уничтожить человека, стиснувшего мне шею. Азат пытается прижаться ко мне, чтобы усилить свою хватку, и тогда я с хриплым выкриком отжимаю его от себя и бью пальцами в глаза.
Взвыв, он скатывается с меня. Зажав одной рукой глаз, Азат пытается встать на ноги. Если он доберется до двери — мне конец. Навалившись сзади, я захватываю его голову сгибом левой руки под подбородок, накладываю сверху вторую руку и, собрав все силы, делаю рывок вверх и в сторону. Раздастся омерзительный хруст, и, дернувшись всем телом, он сползает на пол.
Упершись руками о стену, пытаюсь встать, но все плывет в глазах. Видимо, я на мгновение теряю сознание и прихожу в себя, стоя на коленях и упершись лбом в
