Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 170
До начала апреля 2018 года здесь дают выставку «Канова, Айец и Чиконьяра: последняя слава Венеции» (Canova, Hayez, Cicognara: L’ultima gloria di Venezia), посвященную событиям 200-летней давности.
Именно после падения Наполеона, натворившего в Венеции столько дел (и плохих, и хороших), Венеция расцвела в последний раз.
В город тогда вернулись многие из похищенных французами картин: один из главных экспонатов выставки – знаменитый холст Джузеппе Борсато, посвященный возвращению «Ассунты» в Италию, привезенной из Парижа и выставленной в исторических залах Галереи Академии в 1822 году. Но главное, что в город вернулись европейские интеллектуалы и началась правильная движуха.
Руководителем венецианской Академии художеств был тогда археолог и библиограф (а также арт-критик и, в общем, полноценный интеллектуал) Леопольдо Чиконьяра, друг великого скульптора Кановы и популярного тогда, но совершенно забытого ныне романтика и классициста Франческо Айеца, художника невысокого полета, но крайне востребованного и трудолюбивого. Смотреть его картины скучно, как и разглядывать великолепные, но совершенно холодные (ледяные даже) совершенства Кановы.
Отлично понимая, что середина XIX века не лучшая приманка для посетителей, и без того обделенных главным, умные кураторы построили свой проект вокруг общего венецианского контекста того времени, из-за чего самыми интересными оказались не большие залы с огромными картинами и скульптурами, но загончики, посвященные жизни Байрона (хотя бюст поэта делал уже Торвальдсен) в Венеции или же взаимоотношениям местных художников с венскими императорами. А еще тому, как город на воде переживал смерть Кановы, своего последнего общепризнанного гения. Благо скульптор оставил массу надгробий, одно из которых, изначально предполагавшееся Тициану, стало его собственным.
То, что мы видим сегодня во Фрари, – компиляция изначальных разработок Кановы и компромиссных решений его учеников, созданных на основе проекта мастера. Действительно, интересно следить, как менялся проект и как на него реагировали современники: в экспозиции есть интересная акварель тех лет – разодетые в шелка люди под сводами Фрари рассматривают совсем новую мраморную пирамиду – надмогильный монумент Кановы, стоящий напротив безвкусно роскошной гробницы Тициана, подаренной ему венецианцами.
Так как экспозиция посвящена не только и не столько художникам, создавшим в городе художественную ситуацию, но самому музею, экспонаты ее распределены по основной экспозиции (в зале Скуолы Карита, например, показывают рисунки Айеца с работ Тициана, которые многие принимают за наброски самого Тициана, конечно же), а картины в «основных, но временных залах» отобраны таким образом, чтобы внимательный зритель получил представление о начальной эпохе работы Галереи Академии.
Весьма, надо сказать, остроумная идея связать все это с реконструкцией, забравшей максимальное количество выставочных площадей, и, таким образом, притвориться, что привычный вид музея принесен в жертву большому юбилейному проекту.
«Последняя слава Венеции», надо сказать, выставка многотрудная и собранная по всему свету. Айец хоть и родился в Венеции, но умер в Милане, где в Брера осело максимальное количество его работ, больших по формату, которые нужно было привезти. Под археологическим оком Чиконьяры Канова и Айец логично воспевали античные каноны и ожидаемо следовали древнегреческим образцам и пропорциям, поэтому один из последних залов выставки посвящен Палладио. После чего начинаются «вспомогательные» галереи с барельефами и скульптурами уже одного Кановы, таящими в себе небольшой бонус.
Уже за туалетами и книжным магазином внезапно открывается пустынный отсек из двух протяжных галерей, куда сослали часть барокко из основного собрания. Видимо, решив, что фонды надо показывать равномерно, поэтому без Тьеполо, Риччи и его виртуозов, а также стены пастелей Розальбы Каррьеры не обойтись.
Ну да, там висят два небольших, лоскутных Тьеполо и никаких громад. Привыкнув минусы обращать в плюсы, я решил, что весь этот щадящий экспозиционный минимализм, отрабатывающий стоимость билета, вполне вписывается в диетические стратегии постинформационного общества, перенасыщенного образами. Главное не имена и не их количество, но общая атмосфера, а Венецию за окном никто отменить не в состоянии, так что буду отныне искать «высокую воду венецианцев» прямо не отходя от первоисточника.
Но только уже не сегодня. К вечеру дождь усилился и перешел в грозу. А это уже из Джорджоне мотивы. Кстати, я ведь долго ходил вокруг «Грозы» и удивлялся, что эта чуть ли не главная картина собрания и один из основополагающих шедевров истории всего европейского искусства не пользуется популярностью у посетителей – возле нее никто не останавливался, даже не притормаживал.
В нефе бывшей церкви Карита, переоборудованном в пространство для самых монументальных картин, максимальную ажитацию вызывали три триптиха Босха.
Когда я добрался до постоя, мелькали молнии и гремел гром. А мне еще идти на встречу с Глебом за кепкой. Милый друг хотел подарить мне одну из своих фетровых шляп, но я ему объяснил, как дорога мне эта клетчатая простушка из Тель-Авива, подаренная очень дорогой мне девушкой.
Музей КоррерПока в ливнях и грозах случился перерыв, стоял у Санта-Мария-Формозы и ждал Глеба с кепкой. Заодно обживал площадь, не совсем типичную для Венеции – она какая-то особенно просторная и пустая, даже если на ней народ. Санта-Мария-Формоза хоть и стоит сбоку с двумя своими фасадами, но делит кампо на неравные части, по бокам которых землю нарезают многочисленные горбатые мостики. Как скобы в плацкарте.
В прошлый раз я жил у Формозы, теперь каждый день прохожу мимо, видимо, это и есть моя веницейская самотека, слишком уж присевшая на глаз. Но остановки и задержки для того и нужны, чтобы расширять не только временные отрезки, но и гамму эмоциональных поползновений; щупальцев и чувствилищ органов чувств. Дождя не было, но все равно капало, точно с колокольни летела слюна. Я ходил из угла в угол, замечал новые элементы целого, чтобы сделать запас из подробностей на зиму.
Подошел бросить монетки в канал, увидел ступеньки вниз по всей набережной, ниже уровня мостовой, занесенные осенним мусором. Обратил внимание, что часть площади залита зеленым светом из-за аптечного креста, снова увидел белую скульптуру адмирала Капелло над слепым фасадом, обращенным к центру. Про гротескную маску с перекошенным лицом у основания кампанилы, непонятно откуда здесь взявшуюся, все знают. Так вот мы забились с Глебом встретиться именно у нее. И Глеб появился с букетом лилий для Александрины и с великодушным беретом для меня. Подарил мне свой берет, чем тронул несказанно, после чего побрели мы к Сан-Марко.
………………………...............
У меня был билет в Музей Коррер, где в прошлый раз я не успел посмотреть Монументальные залы Библиотеки Марчиана с росписями Веронезе на потолке и фигурами философов, которых на одной из стен писал Тинторетто. То есть там на самом деле внимания заслуживает лишь один большой зал, где сейчас проходит еще одна ювелирная выставка198, а анфилада пустых комнат, идущих сразу же за выставкой в сторону набережной, просто разрисована гротесками, и все.
Ознакомительная версия. Доступно 34 страниц из 170
