Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
Коуз вывел главное следствие из своей теоремы: раз вокруг царит неэффективность, значит, в реальности определение прав собственности связано с издержками. Даже если бумага, чернила и юридические консультанты стоят дешево, есть большие издержки, связанные с тем, что стороны могут не выполнить свои обязательства. Коуз назвал эти издержки трансакционными.
Трансакционные издержки – это и те деньги, которые приходится тратить на заключение и соблюдение договора, а также – и это более важные издержки! – потери, которые происходят из-за того, что вариант, который давал бы обеим сторонам самый большой выигрыш, оказывается нереальным из-за взаимного недоверия. Если речь идет об экономических отношениях двух компаний в пределах одного государства, то в эти издержки входят, с одной стороны, такие очевидные траты, как расходы на гостиничный номер и питание для делегаций переговорщиков, на бумагу для ксерокса, на интернет-связь. А с другой – куда менее явные: издержки на контроль над выполнением контракта другой стороной и юридическую защиту против его несоблюдения. А если две компании, которые могли бы плодотворно сотрудничать, настолько опасаются обмана со стороны партнера, что так и не решаются на сделку, то это тот самый случай, когда трансакционные издержки оказались запретительно велики. То есть сделка не заключена, ничего физически не появилось – и это потери по сравнению с ситуацией, когда сделка совершена.
В случае “газовых войн” трансакционные расходы куда больше, чем при экономическом взаимодействии на внутреннем рынке. Возникают они как раз из-за того, что нет силы, которая может заставить две суверенные державы соблюдать договоренности. Если бы стороны могли каким-то образом отказаться от возможности нарушить обещание в будущем, не было бы и избыточных издержек. Как же вести себя, когда надежды на это нет?
С позиции силы
Когда возможны только самоподдерживающиеся контракты, огромное значение приобретает “переговорная сила”. Чем меньше у игрока заинтересованности в соблюдении контракта, чем больше этой заинтересованности у его контрагента, тем сильнее его позиции. Именно здесь источники шантажа. Готовность вкладывать в проект деньги увеличивает переговорную силу, а уже сделанные инвестиции, наоборот, уменьшают ее, потому что дают большие возможности для шантажа со стороны транзитных стран.
То, что переговорная сила может уменьшиться от уже произведенных инвестиций, было известно еще со времен выхода книги Томаса Шеллинга The Strategy of Conflict[17]. До того, как деньги вложены, у производителя есть возможность использовать их для строительства трубы в обход, а это дополнительный аргумент в переговорах. А уже построенная труба становится заложником в руках страны-транспортировщика. Пока Россию связывала с Западной Европой единственная нитка газопровода “Союз”, проходившая через Украину, основные трения были именно с этой страной. Когда же, чтобы ослабить украинские позиции, была выведена на проектную мощность труба “Ямал – Европа” через Белоруссию и Польшу, начались проблемы с Белоруссией.
Казалось бы, гарантией соблюдения соглашений может быть передача собственности в руки производителя – недаром столько копий было сломано вокруг белорусского хозяина трубы – компании “Белтрансгаз”. Но выясняется, что права собственности на само предприятие – это далеко не все. Прибыльность “Белтрансгаза” зависит от того, какую цену он может получать с белорусских потребителей и какие налоги он платит белорусскому правительству, на это уже влияет позиция политического руководства страны. А оно, в сущности, ничем не связано: при изменении обстоятельств может с легкостью поменять все заключенные соглашения.
В марте 2006 года, только что заключив с “Газпромом” договор о передаче части акций, то есть, на первый взгляд, как раз о связывающем соглашении, белорусское правительство объявило об изменении порядка ценообразования, показывая, что никаких обязательств на будущее оно не берет. Инвестируйте, другими словами, в Северо-Европейский газопровод – в обход и Украины, и Белоруссии.
И действительно, приходится инвестировать, чтобы дать понять странам, через которые проходят существующие газопроводы, что Россия может обойтись и без них. Непродуктивные затраты при этом неизбежно растут. Если бы Россия и Украина могли договориться, доверяя друг другу, то большая часть инвестиций была бы использована самым эффективным образом – на повышение пропускной способности старых газопроводов на юге. Тогда бы использовались все 100 % уже построенных мощностей. Если же предполагать, что Украина не способна обеспечивать исполнение обещаний, а Белоруссия способна, то основная часть инвестиций идет в другой газопровод, “Ямал”. Размер инвестиций в этом случае гораздо больше, прибыль меньше, а более 30 % построенных мощностей становятся избыточными. А если и с Белоруссией невозможно долгосрочное соглашение, то все инвестиции идут в “Северный поток”. В этом случае значительная часть построенных мощностей тоже будет лишней, хотя и в меньшей степени, чем в случае инвестиций в газопровод “Ямал”, а прибыль еще меньше, потому что “Северный поток” дороже.
Избыточные мощности и потерянная прибыль – реальные издержки, которые несут все участники стратегической игры из-за неспособности стран-транспортировщиков обеспечить исполнение долгосрочных контрактов. С другой стороны, в этих условиях создание избыточных мощностей – возможный выход для России. Если бы она просто заплатила Украине за обновление газопровода, ее зависимость от партнера была бы больше и, значит, доля в прибыли меньше. Крупные инвестиции в газопровод “Ямал” уменьшают суммарную прибыль, но настолько увеличивают российскую долю – теперь от Украины зависит гораздо меньше, – что оказываются более выгодными.
Голубое солнце встает на Востоке
Конечно, изложенная выше картина газового рынка, на котором приходится действовать российскому игроку, сильно упрощена. Действия Алжира, Норвегии и других производителей газа не рассматриваются, хотя в жизни стратегический выбор этих стран вполне может быть ответом на действия России или других участников газового рынка. Кроме того, предполагается, что речь идет только о разных путях доставки газа от одного производителя одним и тем же потребителям. На практике тот же Северо-Европейский газопровод не только служит альтернативным каналом транспортировки газа к нынешним покупателям, но и позволяет обслуживать новые рынки.
Картина еще более усложняется, когда стратегических игроков – и производителей, и транспортников – становится больше. В 2006 году Светлана Иконникова из Левенского католического университета проанализировала игру, в которой участвуют два поставщика газа, Россия и Туркменистан, и пять стран, через которые идет транзит (к Украине и Белоруссии добавляются Азербайджан, Грузия и Иран)[18]. Истощение месторождений в Западной Сибири и нежелание России заниматься разработкой Ямальского месторождения предоставили странам Каспийского бассейна возможность прорваться на европейский рынок. Однако эти государства недостаточно стабильны. В их отношениях с производителями возникают в точности те же проблемы, что у России с Белоруссией, Украиной и Польшей.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 70
