Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
К чему готов, я понятия не имел. Но меня словно что-то притянуло в это место. В конце концов, в пещерах часто происходят чудесные вещи. Тот человек, из истории, нашел правду в пещере. Люди прячутся в пещерах. Я вспомнил библейскую историю о Давиде, которую слышал еще ребенком. Он убежал от солдат царя Саула, приказавшего убить Давида. Тропа привела Давида в Эйн-Геди – изобильный оазис на берегу Мертвого моря. Спасая свою жизнь, он нырнул в пещеру – едва ли достаточно глубокую, чтобы скрыть его, но это было единственное убежище, какое удалось найти. Пока Давид лежал, вжимаясь в тени камней, он увидел крошечного паучка у входа в пещеру – тот плел свою паутину. Несколько минут спустя, когда солдаты царя проходили мимо, Давид слился со скалой и затаил дыхание. Услышал, как солдаты говорят снаружи пещеры:
– Он должен быть где-то здесь. Ты осмотрел пещеру?
– Брось. Его там нет. Смотри: тут паутина прямо у входа – он бы порвал ее, если бы забрался внутрь.
Солдаты пошли дальше, а Давид продолжал сидеть в полной тишине. И тогда до него донесся тихий, еле различимый голос. То был голос Бога – не громоподобный глас, какой слышно в разрядах молний сквозь прореху в тучах, а тот, что звучит лишь в тишине. Голос обещал, что Бог всегда пребудет с ним. И всю свою жизнь потом этот голос вел его, вдохновляя Давида на псалмы, и помогал ему, когда Давид потерялся.
Мне хотелось услышать такой голос. Тот тихий, едва слышный голос. Хотел, чтобы он донес до меня свое послание, которое я пропустил, то, которое так очевидно для Ленни. Хотя бы одно слово правды. Хотя бы что-нибудь. Простое «привет». «Ну же, – думал я снова и снова, – я готов».
Я чувствовал, как обращаюсь в слух. Стиснул зубы и сидел совершенно неподвижно. Слышал, как где-то в самой глубине пещеры капает вода. Затем вновь тишина. Скоро у меня в голове зазвучали голоса, самые обычные, комментирующие и критикующие, и я поспешно приструнил их, чтобы не заглушили тот самый, тихий, едва слышный голос, который я так отчаянно желал уловить.
Просидел я так довольно долго. Смог услышать биение собственного сердца. Время от времени до меня доносились звуки падающих капель, но в остальном – полная тишина.
Не раздался в той пещере тихий голос. Я вышел наружу, к свету, он показался ослепительно ярким, и, пока я шел к машине, начался дождь.
Я приехал домой, ожидая, что Тали встретит меня в ярости – с полным правом на это, поскольку я бросил ее с ума сходить, где это меня носит глухой ночью. Тали обнаружилась на беговой дорожке – она шагала на большой скорости. Не сбавляя хода, прочла мне целую лекцию, с подробностями картин, какие мелькали у нее в голове, – в том числе и мутные воды, плещущиеся вокруг моего бренного тела в придорожной канаве.
За лекцией последовал глубокий вздох. Это был длинный медленный выдох, Тали покачала головой.
– Джоэл, – наконец произнесла она, – пока лежала вчера вечером в постели, ожидая тебя, я кое-что поняла. Месяцами я ждала вопреки всему, что голос у тебя восстановится. Я так больше не могу, – она поставила беговую дорожку на паузу, и та замерла. – Я люблю тебя, дети любят тебя, но пришло время двигаться дальше. Без голоса.
Сказанное Тали было совсем не тем, что я хотел услышать. Нет, я хотел услышать тот самый тихий, еле слышный голос и прощаться с надеждой не собирался. Я продолжал жить день за днем, ища знаки. Стригся и слушал болтовню своего парикмахера – быть может, он мой вестник? Искал подсказки в очертаниях облаков и знамения в тенях. Покупал лотерейные билеты раз в неделю, полагая, что с меня довольно было неудач и фортуна уже на пути ко мне. Открывал газеты наобум, зажмуривался и тыкал в какое-нибудь слово, рассчитывая, что наконец загорится лампочка. Носил свою счастливую фуфайку. Где бы ни был, всюду искал предзнаменования. Колибри вроде той, что я видел на автостраде № 1, всегда были моим талисманом, и когда б я ни встречал их – всякий раз принимал это за хороший знак.
И вот как-то ночью где-то через неделю я просто устал ждать. Тали и дети спали, и мне показалось, что я взорвусь, если не сделаю хоть что-нибудь. Придя на кухню, я увидел гору грязной посуды. И пусть посуду я мыть не любил, сейчас это оказалось самым подходящим занятием. Начал с простого – со стаканов и тарелок, а потом занялся более заковыристым – кастрюлями и сковородками. Наполнил раковину мыльной пеной и снова задумался над своим визитом к Ленни.
Правда. Ленни сказал, что я убегаю от правды. Надо обернуться и посмотреть ей в лицо. Допустим. Но что же тогда это за правда, которой положено быть юной и прекрасной, спрашивал я себя, отскребая что-то пригоревшее от противня. Правда состояла в том, что я лишился голоса. Тали была права. Нерв, управлявший моими голосовыми связками, не парализован. Он мертв. Прошло уже почти четыре месяца после операции. А голос все не возвращается. Окно возможности закрылось.
Такова была правда, простая и бесхитростная, и она была далека от прекрасной. Я тер сковородку, которая, по моей памяти, никогда не была абсолютно чистой. Без голоса дни сказительства кончены. Ничего не попишешь. Почти забавно: я сделал своей профессии вплетение всего, что бы ни послала мне жизнь, в свои байки – так жонглер крутит тарелки на тростях. Но теперь, когда я вдруг остановился, все начало падать и рушиться, посыпалось в мойку, забитую посудой. Без голоса мне вить истории не успешнее, чем мельниковой дочери из сказки «Румпельштильцхен» прясть золото из соломы.
Путешествовать по миру и рассказывать истории – то была мечта, за которой я следовал почти двадцать лет. Долгий путь, а теперь он завершился – завершился так же, как скрипичная игра моего отца и журналистика матери. Я как-то прочел, что средний возраст – это когда перестаешь беспокоиться о том, что станешь, как родители, и обнаруживаешь, что в действительности стал, как они. В ту ночь, у кухонной мойки, я вошел в свой средний возраст.
Я вычистил желтый заварник Тали, который вообще-то не требовалось чистить, и вспомнил свой выпускной вечер. Одна выпускница обратила к нашему классу глаза, полные слез, и сказала: «Это были лучшие годы нашей жизни».
«Боже упаси», – сказал я тогда. Мысль о том, что жизнь будет двигаться по нисходящей, начиная с окончания школы, показалась мне кошмарной. Та школьница ошиблась – с тех пор жизнь становилась только лучше. Но теперь, кажется, все покатилось под горку. Я больше не был тем замечательным отцом, каким всегда мечтал быть, не был я даже и просто хорошим. Почти все время я ворчал, срывался и мало чем отличался от собственного отца, когда тот болел. Ощутил себя виноватым донельзя и принялся оттирать горелки на плите.
Подвел я не только детей. Подвел и Тали. Я вспомнил день нашей свадьбы. Это была традиционная еврейская церемония, и в конце ее ребе обернул бокал салфеткой и произнес:
– Пусть это напоминает вам о том, что надо обращаться друг с другом бережно, – поставил бокал на землю. – Ибо в жизни кое-что хрупко, как этот бокал. Сейчас вы его разобьете, и пусть это напоминает вам: кое-что, разбив, не починишь, – я наступил на бокал, все вокруг завопили: «Мазл тов!» И вот, не прошло и десяти лет, как наш бокал хрустнул.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 39
