Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
— Гондолы. Я хотела бы покататься на гондолах… и, если можно, всю ночь.
Лена Ларина явственно выразила взглядом: «Какая банальность!», Леонид почесал в затылке, вспомнив, должно быть, что это довольно дорогое удовольствие, а Ваня Зотов крикнул: «Ура!» — и залихватски обнял свою партнершу. И только помощник режиссера, оставаясь серьезным и невозмутимым, как скала, проговорил то, что хотел сказать сейчас молчавший отчего-то Соколовский:
— Слово победительницы — закон. Возражений не принимается: едем кататься на гондолах!
Лида молчала и потом, позже, когда они всей веселой компанией отправились искать гондольеров, и когда нашли их и принялись шумно договариваться о цене и маршруте, забавно смешивая английские слова с исковерканными итальянскими, и когда со смехом загружались в нарядную, черную с золотом ладью, покачивавшуюся над потемневшей водой, и даже когда ей на грудь неожиданно упала роза, предприимчиво подхваченная Иваном перед самой посадкой у уличного торговца…
Молчал и Алексей, мрачно подмечая и будто коллекционируя взгляды, которые в этот вечер бросали на Лиду мужчины труппы. Восторженные от Ивана, осторожные и задумчивые от Володи, откровенно заинтересованные от Леонида — все они казались ему опасными и раздражали своим неприкрытым желанием. Ему показалось вдруг, что мужчины жаждут внимания Лиды, ее любви, ее тела, и, понимая, что ведет себя как мальчишка, он все же сходил с ума от неожиданной ревности и какой-то новой, безумной страсти, стократ возросшей от ее неожиданного успеха…
Рассвет уже заливал бледным светом лагуны Адриатики, когда они вернулись в отель. Едва дождавшись последних восклицаний и пожеланий спокойного сна, Соколовский зашел к себе в номер, налил полстакана отличного коньяка из платного бара и выпил резко, одним глотком. Потом постоял немного, глядя в окно на туманную даль моря, едва начавшую розоветь от солнца, и быстро, отчаянно, точно отпуская себя наконец на волю, рванулся по коридору к Лидиной двери.
— Хочешь, поедем с тобой во Флоренцию? — говорил он час спустя, поглаживая ее по щеке. — Я мечтаю показать тебе Боттичелли — настоящего Боттичелли, а не те бледные копии, которые ты видала в цветных альбомах… А еще мы пойдем с тобой на Золотой мост, в древние, знаменитые ювелирные лавочки; я хочу, чтобы ты выбрала себе какую-нибудь безделушку на память — флорентийское золото славится во всем мире, ты же знаешь…
Не глядя Лиде в лицо, он чувствовал, что она улыбается, но продолжал размышлять вслух, неторопливо произнося слова и ощущая себя волшебником, который может бросить к ногам возлюбленной все радости мира.
— А может быть, лучше в Пизу? Я прежде думал, что эта знаменитая падающая башня — тяжелая и темная, как она выглядит на снимках. А оказалось, она кружевная, белоснежная и точно взмывает в небо… Да и бог с ней, с башней, самое лучшее в Пизе — это узенькие, таинственные улочки. Такого настоящего Средневековья ты больше нигде не увидишь. Можно рвануть и в Неаполь — юг, солнце, море и пицца… Я забыл, а может, никогда и не знал, ты любишь пиццу? Или все-таки Рим?… Пойдем в парк Виллы Боргезе, посидим у фонтана Треви, а на площади Испании я куплю тебе самое настоящее трюфельное мороженое.
— Ты декламируешь рекламный путеводитель? — еле слышно засмеялась Лида и гибко потянулась в его объятиях. Простыня соскользнула с ее смуглого тела, точеные руки захватили его голову в крепкое объятие, и он не успел осознать поцелуя: таким он был мгновенным, легким, едва потревожившим губы, словно прикосновение бабочки.
— У нас остается всего несколько дней, и я хочу, чтобы ты увидела все лучшее в Италии, как когда-то увидел я, понимаешь?
— Понимаю, — прошептала она нетерпеливо. — Полежи спокойно, хорошо?
И ее рука отправилась в неторопливое путешествие по его телу, касаясь его так нежно и бережно, что Алексей, еще не остыв от недавней страсти, вновь ощутил, как сквозь него струится вечный поток желания, захватывая по пути в свою гибельную воронку и ее тело, и их общее сознание, и воспоминания о прошлом, и надежды на будущее. Он рванулся навстречу ее рукам, соприкоснулся с ними своими собственными ладонями и забыл обо всем на свете. Ничего заученного, ничего привычного не было в ту ночь в их объятиях; он точно заново открывал для себя волнующие тайны женского тела, а она, как в первый раз, ощущала себя повелительницей мужских желаний. Вечная тайна пола, загадка обнажения, череда притяжений и отталкиваний, стойкая грусть в момент самого сладкого трепета и непонятное отчуждение в тот миг, когда губы шепчут «Я люблю тебя…», — все это суждено было познать им в эту ночь разом, вспомнить давно забытое, угадать неизведанное и ощутить себя счастливыми в тот самый час, когда счастье, горько плача, навсегда покидало их…
— А знаешь, — сказала Лида, дождавшись, чтобы дыхание их вновь стало спокойным и они обрели способность разговаривать, — я почему-то всегда знала, что нам суждено быть вместе. Еще давно, тогда, когда ты почти не замечал меня среди актрис театра и обращался со мной официально-вежливо, по имени-отчеству.
— Разве такое бывало? — рассеянно спросил Соколовский, которому в этот миг фраза «нам суждено быть вместе» не показалась ни напыщенной, ни опасной.
— Еще как бывало! Ты казался мне холодным, как лягушка, занудным и очень-очень старым… Но я все равно полюбила тебя. Я думала еще тогда, что у тебя должно быть два дома: один — где ты спишь, обедаешь, хранишь вещи, разговариваешь со своей женой, а второй, настоящий — где сияют огни сцены, где ты владеешь умами и душами и где рядом с тобой — я. Глупо, правда? Но ведь в конце концов все так и вышло. Мне хотелось вдохнуть в тебя новые силы, помочь тебе идти дальше, изменить твою судьбу — и попробуй только сказать, что мне этого не удалось!
Он слушал ее лепет рассеянно и отстраненно, едва заметно касаясь рукой ее груди и ощущая сейчас такую близость к этой женщине, какой ни разу не чувствовал раньше. Лида никогда прежде так открыто не говорила ему о том, что любит, и это всегда было на руку Алексею: ведь, кроме искренней страсти в постели и новых ролей в театре, он ничего не мог предложить ей. Понимая, что его собственный семейный очаг выстроен раз и навсегда, что он не может — а главное, не хочет — ничего менять в нем, Соколовский радовался и боялся того, как развивается его связь с актрисой. Но, хотя Лида ни разу в жизни не произнесла слова «брак» по отношению к ним двоим, его мужского опыта и самомнения вполне хватало для того, чтобы знать наверняка: то, что он тоже не заговаривает об этом, разочаровывает и обескураживает женщину, заставляет ее сомневаться в себе, своих чарах, своей необходимости ему, и, следовательно, охлаждает ее чувства.
До сих пор Алексею это было почти безразлично. Он твердо был уверен в том, что никогда не оставит жену, считая, что и Лида никогда не оставит его, и он ничего не теряет в отношениях с ними при любых рокировках. Однако теперь, после разговора в аэропорту, о чем Лида так и не обмолвилась больше… и после того, как она вчера играла… после всех этих взглядов, которые, казалось, воровали ее у него, нет, теперь он больше ни в чем не был уверен.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
