Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
Итак, что же и, главное, почему авторы этих фраз сделали неправильно?
Они попытались описать человеческие эмоции так, чтобы читатель смог ощутить переживания героев, но получилось это нескладно, неубедительно. То есть, желая вызвать сочувствие, они своего не добились, и даже наоборот – заставили нас не сострадать героям, а смеяться над авторами. Как же это получилось?
Прежде всего, надо отметить, что говорить об эмоциях нам обычно очень сложно. Ведь в нашем обществе они, по большей части, табуированы. Положительные еще можно выражать более или менее свободно (да и то, рассмеявшись слишком громко и невпопад, легко наткнуться на неодобрительные взгляды окружающих, которые могли вообразить, что вы смеетесь над ними). Но показывать отрицательные эмоции считается почти неприличным.
Как мы утешаем плачущих детей? Словами: «Не плачь, не надо плакать». И это еще в лучшем случае! Сколько придумано дразнилок: «Плакса-вакса!», «Рева-корова!», «Пискля Ивановна!», «Нюни распустил (-а)!».
Нам неприятно видеть чужое горе, мы словно боимся «заразиться» от него. И детским психологам приходится учить нас, что можно разговаривать с плачущими детьми, не расстраивая их еще сильнее, не оскорбляя и не унижая. Но все эти фразы: «Я понимаю, что ты расстроен/зол/боишься/так сильно радуешься – это нормально!», «Это было очень неприятно/грустно/обидно, я понимаю!», «Давай передохнем», «Давай вместе подумаем, что делать», «Давай я помогу тебе», «Давай попробуем вместе» – звучат для нас как-то странно. Умом мы понимаем их правильность, но нам сложно их произнести, они почему-то кажутся нам неестественными. Порой очень трудно сказать даже самое простое: «Бедный ты мой, хороший! Мне так тебя жаль!». Нам гораздо легче прикрикнуть на ребенка: «А ну-ка перестань реветь! Ничего страшного не случилось!».
Если вы внутренне не согласны с последним абзацем и вам легко выражать сочувствие даже когда причина для слез кажется малозначительной, значит вам повезло с родителями – они оказались чуткими и заботливыми и не стали внушать вам ни запрет на проявление со собственных чувств, ни неприязни к чужим.
Что об этом думал Аристотель?
Но как часто случается по-другому! Как часто взрослые люди говорят: «Я очень расстроен» или «Я очень сердит», но их лица не выражают ничего. Мы можем считать, что это – нормальное поведение, особенно для мужчин. И действительно оно нормально в том смысле, что (пока?) соответствует нашей культурной норме. Эмоциональное поведение может показаться нам «излишне аффективным», «пафосным», «играющим на публику». Но если это и правда, то только в рамках нашей культуры. У других народов может быть и иначе. Причем, речь не обязательно идет о каких-то экзотических странах, бесконечно далеких и чуждых нам.
Всем хорошо известно, как много европейская и русская культуры заимствовали у древних греков. Даже имена, которые мы считаем своими и безусловно русскими – греческого происхождения: Александр, Алексей, Андрей, Федор, Анастасия, Зоя, Ирина, Елена, Ксения, Татьяна и т. д. (помните у Пушкина: «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например: Агафон, Филат, Федора, Фекла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами»?).
Но когда мы знакомимся с греческой литературой, нас поражает то, насколько ее герои чувствительны и эмоциональны. С чего начинается «Илиада» Гомера? «Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына!». Почему же гневается Ахиллес? Агамемнон оскорбил его, отняв рабыню Брисеиду – законную награду, которую Ахиллесу присудили на общем собрании.
А как могучий воин выражает свой гнев?
Тогда, прослезяся,Бросил друзей Ахиллес, и далеко от всех, одинокий,Сел у пучины седой, и, взирая на понт темноводный,Руки в слезах простирал, умоляя любезную матерь:«Матерь! Когда ты меня породила на свет кратковечным,Славы не должен ли был присудить мне высокогремящийЗевс Эгиох? Но меня никакой не сподобил он чести!Гордый могуществом царь, Агамемнон, меня обесчестил:Подвигов бранных награду похитил и властвует ею!»
Нам эта ситуация может показаться даже комичной: могучий воин весь в слезах зовет мамочку и жалуется ей на то, что его «обидел злой дядя». Но она вовсе не кажется таковой ни Гомеру, ни его героям. Вот как поступает Фетида, услышав жалобы сына:
Так он в слезах вопиял; и услышала вопль его матерь,В безднах сидящая моря, в обители старца Нерея.Быстро из пенного моря, как легкое облако, вышла,Села близ милого сына, струящего горькие слезы;Нежно ласкала рукой, называла и так говорила:«Что ты, о сын мой, рыдаешь? Какая печаль посетилаСердце твое? Не скрывайся, поведай, да оба мы знаем».
И Ахиллес вовсе не думает скрывать, что так огорчило его. Он подробно рассказывает, как оскорбил его Агамемнон. И далее не стесняется попросить Фетиду «воспользоваться своими связями» и упросить Зевса «примерно наказать» Агамемнона.
Матерь! Когда ты сильна, заступися за храброго сына!Ныне ж взойди на Олимп и моли всемогущего Зевса,Ежели сердцу его угождала ты словом иль делом.Часто я в доме родителя, в дни еще юности, слышал,Часто хвалилася ты, что от Зевса, сгустителя облак,Ты из бессмертных одна отвратила презренные козни,В день, как отца оковать олимпийские боги дерзнули,Гера и царь Посейдаон и с ними Афина Паллада.Ты, о богиня, представ, уничтожила ковы на Зевса;Ты на Олимп многохолмный призвала сторукого в помощь,Коему имя в богах Бриарей, Эгеон – в человеках:Страшный титан, и отца своего превышающий силой,Он близ Кронида воссел, и огромный, и славою гордый.Боги его ужаснулись и все отступили от Зевса.Зевсу напомни о том и моли, обнимая колена,Пусть он, отец, возжелает в боях поборать за пергамлян,Но аргивян, утесняя до самых судов и до моря,Смертью разить, да своим аргивяне царем насладятся;Сам же сей царь многовластный, надменный Атрид, да познает,Сколь он преступен, ахейца храбрейшего так обесчестив».
И конечно же, Фетида готова прийти на помощь!
Сыну в ответ говорила Фетида, лиющая слезы:«Сын мой! Почто я тебя воспитала, рожденного к бедствам!Даруй, Зевес, чтобы ты пред судами без слез и печалейМог оставаться. Краток твой год, и предел его близок!Ныне ты вместе – и всех кратковечней, и всех злополучней!В злую годину, о сын мой, тебя я в дому породила!Но вознесусь на Олимп многоснежный; метателю молнийВсе я поведаю, Зевсу: быть может, вонмет он моленью.Ты же теперь оставайся при быстрых судах мирмидонских,Гнев на ахеян питай и от битв удержись совершенно.Зевс громовержец вчера к отдаленным водам ОкеанаС сонмом бессмертных на пир к эфиопам отшел непорочным;Но в двенадцатый день возвратится снова к Олимпу;И тогда я пойду к меднозданному Зевсову дому,И к ногам припаду, и царя умолить уповаю».Слово скончала и скрылась, оставя печального сына,В сердце питавшего скорбь о красноопоясанной деве,Силой Атрида отъятой.
Что же греческие философы говорили о выражении чувств? Для этого у них существовал особый термин, сегодня в русском языке несколько изменивший свое значение. Я вынесла его в название этой главы – это «пафос». Что же он означает?
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61
