Глава седьмая
По вполне понятным причинам оставшуюся часть ночи я не сомкнула глаз. Я проверила защелки на окнах и закрыла входную дверь на оба замка, но все равно так и не смогла заснуть. Я сидела, прислушиваясь к каждому звуку, пока небо не начало сереть. Если бы такая ночь выпала накануне всех этих событий, я бы без колебаний позвонила Заку или отцу, но так как они считали меня человеком на грани нервного срыва, то я не хотела давать им повод важно кивнуть головой и сокрушенно сказать: «Мы так и знали». Прошло еще некоторое время, и я не заметила, как меня сморил сон, но уже через час я проснулась от звона будильника.
Я встала и сделала себе кофе. Когда я услышала привычное гудение кофеварки, а моего обоняния коснулись знакомые ароматы булочной, я начала приходить в себя и успокаиваться. Все, что касалось прошедших суток, казалось мне страшным сном. Я даже начала думать, что не ездила вчера к родителям, что это тоже было частью все того же неприятного сна. Я выбросила фото и записку, решив считать этот эпизод игрой своего больного воображения. Стоя в кухне, залитой солнечным светом, я не могла поверить, что всего несколько часов назад кралась по лестнице, подгоняемая животным страхом. Может, в результате стресса у меня были галлюцинации? Так или иначе, но все позади. Я, Ридли Джонс, встречаю обычное утро четверга. Наверное, когда ваше сознание перегружено, лучше всего расслабиться и переждать.
Я прошла в свой «кабинет». На самом деле мой импровизированный кабинет был местом, отделенным от остальной части большой комнаты ширмой в восточном стиле. За перегородкой я хранила документы и свой ноутбук. Я просмотрела несколько бумаг в поисках визитной карточки, принадлежавшей секретарю Умы Турман по связям с общественностью. Ее звали Тамма Пума. Мы познакомились с ней на занятиях йогой, после которых пошли в кафе. Тамма Пума была высокой, широкоплечей дамой с резкими манерами и тем сероватым цветом лица, который отличает многих поклонников макробиотики[2]. Она была необычайно худой, говорила тихим голосом, в котором тем не менее угадывалось чувство собственного достоинства. Мы обсудили с ней статью, которую я собиралась написать, после чего договорились созвониться снова, если редактор «Ярмарки тщеславия» озвучит свои пожелания и они окажутся приемлемыми для обеих сторон. Я была рада тому, что возвращаюсь к работе, которая унесет меня подальше от этого едва не случившегося несчастья.
Когда я открыла дверь, оно лежало на полу. Я словно получила удар в солнечное сплетение. Еще один конверт с нацарапанным именем получателя, то есть моим. Почерк я узнала сразу. Текст был написан черным маркером, отчего казалось, что слова наползают одно на другое. Я подняла конверт и вернулась к себе в квартиру. Земля сделала неожиданный оборот, когда я взяла на себя смелость заглянуть внутрь. В конверте была вырезка из газеты, датированной двадцать шестым октября 1972 года. Заголовок гласил следующее: «Молодая мать убита, ребенок исчез». Остальная часть статьи была отрезана. В газете был старый снимок, на котором были запечатлены все те же женщина и маленькая девочка с фото. Глядя на женщину, я ощутила, как по моей спине побежали мурашки. Мы были с ней как близнецы. Снимок маленькой девочки, несмотря на время и серый фон, потряс меня еще больше, потому что под ее левым глазом было крошечное родимое пятно, как у меня. На первом фото я его не заметила. К газете прилагалась записка, короткая и простая: «Они соврали».
Я вылетела из квартиры пулей и помчалась вниз, к мусорным бакам. В коридоре я столкнулась с Розой.
— Мусор уже увезли? — спросила я ее, не останавливаясь.
— Нет, — ответила она мне, разводя руками и выражая свое отвращение. — Они бастуют. Эти лентяи считают, что им мало платят. Проклятые профсоюзы. Все так и осталось стоять внизу.
Мой пакет с мусором лежал сверху, поэтому мне не составило труда найти выброшенную фотографию. Записка была там же. Вытащив их, я направилась в квартиру, где захватила и полученный сегодня газетный заголовок. Не дав себе времени на раздумья, я поднялась к Джейку. Почему я это сделала? Я ведь едва знала его. Но я думаю, что мои мотивы были продиктованы именно этой причиной: он был малознакомым человеком, не имеющим отношения к моей жизни. Он мог бы непредвзято оценить ситуацию.
— Извини за беспокойство, — сказала я, когда он открыл дверь, — но мне нужна помощь.
Я вручила Джейку сверток с бумагами и прошла в квартиру, не дожидаясь приглашения. Он посмотрел на меня, потом перевел взгляд на бумаги и спросил:
— Это то, о чем ты мне рассказывала вчера вечером?
— Да, и еще кое-что, что я нашла сегодня утром у себя на пороге.
Он кивнул. На его лице застыло спокойное и торжественное выражение. Джейк не спросил, почему я решила попросить помощи именно у него. Он присел у стола и начал просматривать бумаги. Когда он сосредоточенно изучал фотографию, у него на лбу появились складки.
— Эту женщину можно было бы перепутать с тобой, — произнес он спустя минуту. — Она очень похожа на тебя.
— Я знаю, — ответила я.
— Кто-то решил пощекотать тебе нервы.
— Но какой в этом смысл? Что за выгода?
— Некоторым просто нравится ощущать власть над другими людьми. Какой-нибудь псих увидел твою фотографию в газете. Ты напомнила ему человека, который давно умер. Ты стала жертвой обстоятельств.
— Хорошо. Тогда объясни мне это.
Я указала на крошечное пятнышко под левым глазом. Джейк посмотрел на меня, а потом на фотографию ребенка.
Кивнув головой, он признал:
— Это очень странно.
Рассмотрев Джейка при дневном свете, я заметила, что вокруг его глаз густо собраны морщинки, говорившие о том, что он пережил не одну жизненную драму. Сквозь ткань белой футболки просвечивалась его татуировка, которая тянулась по руке и груди к ключицам. На шее Джейка виднелся шрам, около дюйма длиной. Он был плотный и выпуклый.
— Но чего ты ждешь от меня? — спросил Джейк, осторожно присаживаясь рядом со мной.
Я посмотрела на его руки. Они были огромными, как лопаты, с натруженными пальцами. Под кожей пульсировали вены. Что-то в нем меня одновременно возбуждало и приводило в ужас. При свете дня он казался жестче, больше, увереннее в себе по сравнению со вчерашним вечером.
— Знаешь что? Забудь. Я должна перед тобой извиниться. В конце концов мы едва знакомы, — сказала я, поднимаясь с дивана.
Джейк встал вслед за мной, храня молчание. Какая же я дура! Собирая бумаги, я жалела лишь об одном: что пол подо мной не может провалиться и поглотить меня и мой позор.
— Я преувеличиваю масштабы проблемы. И это не имеет никакого отношения к тебе.
Я направилась к двери. Он преградил мне дорогу.
