И, судя по ее тону, больше она получить уже не надеялась.
— В-третьих, вы можете каждый раз ездить на торги лично. Устанавливайте разумную начальную цену и просите кого-нибудь из своих знакомых начать торг. Берите с собой ветеринара с пачкой сертификатов. Сообщите всем агентам крупных фирм и прочим, до кого доберетесь, что ваша лошадь вполне здорова, кто бы что ни говорил по этому поводу. Обещайте вернуть деньги, если лошадь окажется больной.
Она снова воззрилась на меня.
— Я не могу. Это будет ужасно утомительно.
— Но вы ведь продаете всего шесть-семь жеребят в год.
— Я уже старая. У меня высокое давление, лодыжки опухают...
Это было первое человеческое высказывание, какое я от нее услышал. Я улыбнулся ей, но она не ответила.
— Это все, что я могу для вас сделать, — сказал я, вставая.
— Не закрывайте дверь, когда будете выходить, — сказала она. — А то мне придется вставать, чтобы выпустить собак.
От Пэйли до того места, где я назначил встречу с фургоном, который вез Речного Бога из Девона, было всего миль пять. Я думал явиться на место первым, но, подъезжая, увидел голубой фургон, стоящий на обочине в назначенном месте.
Я выбрал одно из тех удобных ответвлений, которые образуются, когда вместо старой извилистой проселочной дороги прокладывают новое, прямое, как стрела, шоссе. Позади моего фургона стоял другой, старый зеленый «Зодиак», который явно уже несколько недель не мыли. Я проехал мимо обеих машин, остановился впереди и вышел, чтобы поговорить с водителем.
Но разговор пришлось отложить. Водитель был уже занят. Он стоял, вжавшись спиной в стенку фургона, так что водители, проезжавшие по шоссе, его видеть не могли. А перед ним в классических угрожающих позах стояли два типа.
Типов я знал. Я уже встречался с ними в Аскоте.
Кучерявый и его приятель.
* * *
Они тоже не ожидали меня увидеть, так что шансы были по меньшей мере равные. Я схватил первое попавшееся под руку оружие — это был славный крепкий сук, упавший с одного из стоявших вдоль дороги деревьев, — и бросился в атаку. Возможно, по зрелом размышлении я бы этого и не сделал, но в гневе человек часто забывает об осторожности.
Должно быть, мои чувства отражались у меня на лице достаточно отчетливо. Кучерявый на миг замешкался, видимо, загипнотизированный и парализованный страхом при виде невероятного зрелища: мирный, сдержанный человек несется на него с перекошенной от злости рожей. Я огрел его суком с яростью, напугавшей меня самого не меньше, чем моего противника.
Он взвыл, ухватился за левую руку повыше локтя. Его приятель мигом сообразил, что дело нешуточное, и рванул к зеленому фургону.
Кучерявый бросился за ним, задержавшись лишь затем, чтобы крикнуть:
— Это тебе все равно не поможет!
Я помчался вдогонку, по-прежнему размахивая дубинкой. Но он несся, как хорошая скаковая лошадь, а его приятель уже впрыгнул на водительское место и завел мотор.
Кучерявый затравленно оглянулся на меня через плечо, вскарабкался в кабину и захлопнул дверь. Остановить их я не мог — разве что ухватиться за бампер; но зато я успел взглянуть на заляпанный грязью номер и, чтобы не забыть, достал из кармана ручку и бумагу и записал его.
Потом не спеша вернулся к водителю. Тот уставился на меня так, словно я зеленый человечек из космоса.
— Ей-право, — сказал он, — я уж думал, вы их прибьете!
Самый страшный противник — это маленький человек, отстаивающий свое имущество.
— Что им было надо? — спросил я.
— Блин... — Он достал мятый платок и вытер лицо. — А вы что, даже не знали?
— В целом — догадывался. А что конкретно?
— Че? — Шофер, похоже, все еще был не в себе.
— Что им было надо?
— Сигаретки не найдется?
Я достал ему сигаретку, дал прикурить, закурил сам. Он втянул в себя дым, словно утопающий, которому дали глотнуть воздуха.
— Наверно, вы и есть Джонас Дерхем? — спросил он.
— А кто же еще?
— Ага... Я че-то думал, вы меньше ростом. Пять футов девять дюймов. Одиннадцать стоунов — то есть семьдесят килограмм. Куда уж меньше?
— Многие жокеи-стиплеры бывают высокими, — сообщил я.
Он постепенно приходил в себя. Облизнул пересохшие губы.
— Так что им было надо? — спросил я в третий раз.
— Тот, которого вы ударили, лохматый такой, — он со мной разговаривал...
— И что сказал?
— Он придурочный какой-то. Все время ухмылялся. Подходит к машине — вежливый такой, что твой джентльмен, — и просит одолжить гаечный ключ — у него, мол, машина накрылась.
Он остановился и оглядел пустое шоссе — «накрывшаяся» машина исчезла в мгновение ока.
— Ага... Ну вот, лезу я за инструментом и спрашиваю, какой ему номер. А он говорит — иди, мол, погляди. Ну, я и вылез из кабины. А он меня хвать — и прислонил к фургону. И все с улыбочкой. У-у, ублюдок! И говорит: «Слушай, мужик, есть человек, которому эта лошадь нужна больше, чем тебе, понял?»
— А кому именно, он, видимо, не сказал?
— Че? Не, он просто сказал, что, мол, ему эта лошадь нужнее, чем тебе. Мне, то есть. Я ему говорю, что лошадь, мол, не моя, а он говорит, что не надо так шутить... И все время ржал, как ненормальный!
— А что он еще сказал?
— Да ничего. По правде, просто не успел. Ну, говорил всякое насчет того, чтобы я ему лошадь отдал по-хорошему, а то он мне все ребра пересчитает... Представляете? Тут всякий струсит...
Да, пожалуй.
— А что было потом?
— А потом вы на них налетели, точно они вашу сестрицу изнасиловали.
— А они не сказали, как именно собирались забрать эту лошадь?
Он уставился на меня.
— Да нет. Я не спрашивал. Наверно, хотели просто сесть в машину и укатить, блин. — Эта мысль его оскорбила. — Ублюдки гребаные! — сказал он.
— А заплатить за нее они не обещали?
— Ну вы же и скажете, ей-право!
Интересно, пообещали бы они, если бы успели?
Возможно, появись я тут на десять минут позже, я нашел бы только шофера, сжимающего в руках пачку денег, и никакой лошади. А возможно, и нет... Я вздохнул и затушил сигарету.
— Ну, давайте взглянем на наш товар, — сказал я и забрался в фургон.
Фермер наспех привел лошадь в порядок — так замазывают краской старую ржавчину. О ногах позаботились: подковы явно новые, копыта только что обрезаны и густо смазаны маслом. Грива и хвост расчесаны, шкура вычищена. С другой стороны, лошадь слишком лохматая — это говорит о том, что ее очень редко и небрежно чистили. Челка слишком густая, на морде какие-то жуткие бакенбарды, шерсть на груди чересчур длинная и повсюду торчит дыбом, вместо того чтобы лежать волосок к волоску. Вместо попоны — какой-то потрепанный плед с двумя дырками. И, разумеется, никаких сопровождающих.
